В 1255 году собор в Бордо запретил им даже писать или диктовать бумаги, относящиеся к смертным приговорам. Церковь так глубоко чувствовала, какое сильное пятно наносит пролитие крови, что предписывала подвергать особому обряду очищения храм или кладбище, где случайно была пролита кровь; в этом отношении шли так далеко, что священники не должны были допускать заседаний судов в церквах, так как судьи могли вынести смертный приговор. Если бы опасение принимать участие в составлении приговоров, осуждавших на смерть и пытки, было искренне, то Церковь заслуживала бы от нас глубокого уважения, но это было только хитрой уловкой, чтобы снять с себя ответственность за известные поступки. При преследовании ереси духовный суд не выносил смертных приговоров; он ограничивался признанием обвиненного еретиком, после чего он его отпускал, т. е. предавал в руки светской власти, лицемерно при этом заклиная ее отнестись к нему снисходительно, пощадить его жизнь и не проливать его крови. Чтобы понять это воззвание к милосердию и снисхождению, нужно вспомнить, как смотрела Церковь на обязанности светской власти.
Инквизиторы облекли в форму закона, что всякий, даже только подозреваемый в недостаточно энергичном преследовании преступлений, касающихся вопросов внутреннего убеждения, сам совершал преступление, равное ереси, и заслуживал такого же наказания.
Как только успехи ереси приняли угрожающие размеры, были возобновлены указы Льва и Пелагия. Уже в начале XII столетия Гонорий Отенский провозгласил, что необходимо прибегать к мечу светских властей в отношении тех, кто, противясь слову Божию, будет упорно отказываться слушаться Церкви. В сборниках канонического права Ивеса и Грациана указания на отношения Церкви к еретикам очень малочисленны, но зато очень много положений об обязанностях светского монарха в деле искоренения ереси и о послушании его в этом отношении предписаниям Церкви. Фридрих Барбаросса подтвердил это учение, заявив, что меч дан ему для того, чтобы он поражал им врагов Христа; он сослался на это в 1159 году, чтобы оправдать свои враждебные отношения к Александру III и свою помощь Антипапе Виктору IV.
Второй Латеранский собор 1139 года предписывает всем владетельным лицам приводить еретиков к послушанию; а Третий Латеранский собор 1179 года набожно заявляет, что Церковь не жаждет крови, но что она обращается за помощью к светской власти, потому что люди, чтобы избегнуть телесных наказаний, готовы принять исцеление души.
Мы уже видели, что первоначально все эти воззвания не производили большого впечатления.
Позднее, отчаявшись добиться от светских князей добровольной помощи, Церковь сделала шаг вперед и взяла на себя всю ответственность за наказания, как телесные, так и духовные, признанные необходимыми для подавления ереси. Декрет Луция III, изданный на так называемом Веронском соборе 1184 года, обязывал всех светских суверенов давать в присутствии епископа присягу, что они точно и пунктуально будут исполнять все духовные и гражданские законы против ереси. Всякий отказ, даже всякое упущение должны быть наказуемы отлучением от Церкви, потерей власти или ограничением ее; если же вопрос шел о городах, то они должны были быть изолированы и лишены всякого общения с другими.
Таким образом, Церковь силой старалась заставить светских князей выступить на путь преследования, и, раз приняв подобное решение, она стала неумолимой. Всякая нерешительность в деле преследования влекла за собой отлучение от Церкви, а если это не действовало, то Церковь не задумывалась предоставлять первому встречному авантюристу владения не покоряющегося ей князя.
Неужели подобное чудовищное вмешательство духовной власти должно было сделаться государственным законом? Вот вопрос, возникший в эпоху крестовых походов против альбигойцев. Как разрешили его, мы уже знаем. Раймунд лишился своих владений только потому, что он не желал строго поступать с еретиками; а сын его получил те земли, которые еще у него оставались, как новую инвеституру. Торжество Церкви и нового учения было полным.