Читаем История инквизиции полностью

Утверждать, что обращения инквизиторов к снисхождению светских властей были искренни, что вся ответственность за смерть еретика падала на судью, а не на инквизитора, как это делают временные защитники инквизиции, значит искажать историю и подтасовывать факты. Мы живо представляем себе, с какой улыбкой удивления услыхали бы Григорий IX или Григорий XI рассуждения графа Жозефа де Местра, утверждающего, что ошибочно думать, чтобы когда-нибудь какойлибо католический священник был причиной смерти одного из своих ближних.[55] И не только внушали христианам, что их главная обязанность способствовать уничтожению ереси, но даже их заставляли без всякого зазрения совести доносить на еретиков властям, вопреки всяким Божеским и человеческим побуждениям. Узы крови не служили оправданием тому, кто скрывал еретика: сын должен был доносить на отца; муж являлся виноватым, если не выдавал свою жену на ужасную смерть. Преступная принадлежность к ереси уничтожала все узы, соединяющие людей; детям внушали, что они должны покидать своих родителей; даже таинство брака не могло соединить верную католичеству женщину с мужем-еретиком. Не больше значения имели и частные обязательства. Иннокентий III напыщенно объявляет, что, согласно канонам, не надо соблюдать слова, данного тому, кто сам не соблюдает верности Богу. Никакая клятва молчания не имела значения, если дело касалось ереси, ибо "тот, кто верен в отношении еретика, неверен в отношении Бога".

Ян Гус на костре. Гравюра 1563 г. Прага.

Вероотступничество, говорит епископ Лука Тудельский, – величайшее преступление; вследствие этого, если кто клятвенно обещал не выдавать этого ужасного проступка, то он все же должен объявить об ереси и покаяться в клятвопреступлении, уверенный, что ему будет дано прощение греха ввиду его ревности к вере.

* * *

Таким образом, колебание в вопросе об отношениях Церкви к еретикам, проявленное ею в XI и XII веках, совершенно пропало в XIII веке, когда Церковь вступила с еретиками и сектантами в смертельную борьбу. Нет более речи ни о снисхождении, ни о милосердии. Святой Раймунд Пеннафортский, компилятор декреталий Григория IX, высший авторитет своего времени, допускает в принципе, что еретик должен быть отлучен от Церкви, а имущество его конфисковано, но если этого окажется недостаточно, то к нему должны быть применены самые суровые наказания, какими только располагает светская власть.

Всякий, вера которого покажется сомнительной, должен считаться еретиком; то же относится и к схизматикам, которые, принимая все догматы религии, не оказывают Римской Церкви должного повиновения. И те, и другие должны быть силой приведены в лоно Католической Церкви; в оправдание применения к упорствующим смертной казни приводится библейский рассказ о Корее, Дафане и Авироне.

* * *

Святой Фома Аквинат, высокий авторитет которого затмил всех его предшественников, с неумолимой точностью устанавливает следующие правила. Еретикам не должно быть оказываемо никакого снисхождения. Церковь в своем милосердии дважды обращается к ним с увещаниями; если они и после этого продолжают упорствовать, то они должны быть выданы светской власти и изъяты из общества людей посредством смертной казни. В этом проявляется даже бесконечное милосердие Церкви, ибо изменить веру, от которой зависит жизнь души, – гораздо большее преступление, чем делать фальшивые монеты; и если фальшивомонетчиков приговаривают к смерти, то гораздо больше оснований казнить еретика, раз он уличен в своем преступлении.

* * *

Однако Церковь в своем милосердии всегда готова принять с распростертыми объятиями еретика, даже много раз изменявшего вере; она готова наложить на него покаяние, чтобы дать ему, таким образом, возможность снискать жизнь вечную; но кротость к одним не должна исключать строгости к другим. Так, всякий еретик, кающийся в своих заблуждениях и отрекающийся от них в первый раз, должен быть подвергнут покаянию, и ему должна быть оставлена жизнь; но если он снова впадет в ересь, то хотя на него и можно наложить покаяние, чтобы спасти его душу, но он, тем не менее, должен быть казнен смертью. Вот прямое и откровенное изложение политики Церкви, которой она следовала всегда и неуклонно.

Но не одни живые чувствовали на себе тяжелую руку Церкви; не избегали ее гнева также и мертвые. Не могли допустить мысли, чтобы человек, скрывший свое беззаконие и умерший смертью христианина, спал могильным сном на освященной земле и чтобы за него возносились молитвы верных; он не только избежал заслуженного наказания, но его имущество, подлежавшее конфискации в пользу Церкви и государства, незаконно перешло к его наследникам, и его следовало отобрать от них.

Филиппино Липпи. Св. Фома Аквинский и еретики. 1489 г. Фрагмент.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мировая история

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное