История изнутри. Мемуары британского агента.

нием жевавшего в углу корку черного хлеба. Он казался в высшей степени счастливым. Из церкви я отправился в подземелья, холодные и не производящие впечатления подземные ходы, где лежали кости забытых святых. Перед каждым гробом находилась кружка для сбора пожертвований, около которой сидел священник, и когда хромающие паломники неловко засовывали туда свои копейки, священник наклонялся над мощами умершего святого и пел «Молись Богу за нас». Дрожа от холода, вышел я на солнечный свет и сел на траву над обрывом! Там три слепых нищих, сидя в трех шагах друг от друга, с большим или меньшим успехом читали вслух Евангелие. Один молодой человек, не старше 25 лет, был одет в солдатскую форму. Если он потерял зрение на войне, каким образом он столь скоро усвоил брайлевскую азбу ку. Если нет, то почему на нем солдатская форма? Я не решился нарушить его душевный покой, задав не тактичный вопрос, и предпочел смотреть на него как на живого представителя той святой России, которая в эти великие дни войны вызвала волнующие симпатии моих сограждан.

Немного дальше, на берегу, цыган с попугаем пред сказывал солдатам судьбу. Попутай был хорошо выдрес сирован и мог сосчитать сдачу до 30 копеек. Предсказате лей и священников было так много, что, неудивительно, многие солдаты и паломники уходили с пустыми карма нами. То, что оставалось, перепадало старому арфисту, I который под собственный аккомпанемент распевал гну I савым голосом кавказские народные песни. Все было J очень мирно, очень безобидно и очень благонравно. И паломники, и солдаты стояли удовлетворенные, возна гражденные полностью за свои издержки.

В Киеве у меня не было приключений: однако об этой неделе у меня осталось более живое воспоминание, чем о какомлибо другом эпизоде за время войны. Может быть, благодаря чарам солнечного света, контрасту с напряженностью моей московской жизни, пребывание в Киеве оставило во мне столь яркое воспоминание. Разу меется, продолжительное возбуждение может стать та ким же монотонным, как самое спокойное прозябание, и в последующие три года только самые яркие моменты оставались в моей памяти. s.

Погода изменилась, и дождь лил как из ведра, когда я уезжал из Киева. Вокзал был унылой пустыней, я посмо

трел назад через железнодорожный мост и был благо™ рея городу, который блистал своими самы*Гвеlbпым« красками специально для меня. Однако мне былТтя^ от мысли, что я покидаю юг, солнечный свет и улыбаю щнхся, веселых украинцев для холодного и жестоко™ севера. Я был несправедлив к Москве и великороссам После переворота Киев стал центром самых крайних жестокостей революции, а украинцы выполнителями наиболее грубых жестокостей.

На обратном пути я имел незначительное приключе ние, которым обязан беспечности русских или их равно душию к принятым на западе условностям. Со мной в купе ехала дама. Она была очаровательна и в течение первого же часа рассказала мне всю свою жизнь. Она была известной певицей и, собрав значительное состоя ние, вышла замуж за гвардейского офицера. После шести лет супружеской жизни, он выстрелил в нее в припадке ревности. Пуля попала ей в шею. После этого она лиши лась возможности петь. В ее обществе часы шли незамет но, и было поздно, когда я лег спать. Ничего романтиче ского, однако, в нашей поездке не было. Хотя она прекрас но выглядела для своего возраста, ей было уже за шестьдесят.

Вскоре после моего возвращения в Москву Бейли уехал в Англию в отпуск по болезни, и в возрасте 27 лет я вступил в должность, которая вскоре приобрела значение одного из самых важных заграничных постов.

Его отъезд меня не обрадовал и не огорчил. Я зам нял его и раньше, когда он отлучался для инспекторси поездок. Я думал, что он вернется обратно примерн через месяц. В его отсутствие дела шли как всегда.

События, однако, должны были продлить время моей ответственной работы. Я вернулся из Киева в Москву, полную слухов и разочарований. Дела на германском фронте шли плохо. Русское наступление на австрийцев было сломлено. Недавно начались мощные контратаки, и беженцы стали стекаться в города, до крайности перепол няя их. От моих знакомых (социалистов) я получилтре вожные донесения относительно недовольства и беспо рядков в деревнях среди призывников. Раненые не желали возвращаться обратно. Крестьяне возмущались тем, что их сыновей отрывали от полей. Мои друзья — англичане в провинциальных текстильных предприятиях все более и более беспокоились по поводу социалистической

юз