Наконец открылась большая белая дверь, появился высокий, атлетически сложенный и красивый человек. Это был «Бенджи» Брюс, глава канцелярии, вечный и неизменный любимец каждого посла, при котором он когдалибо служил. Сообщив мне, что посол примет меня через пять минут, он провел меня в канцелярию и позна комил с другими секретарями. Впоследствии я ближе познакомился с ними и оценил их достоинства, но мое первое впечатление было, что я попал в машинописное бюро. В неудобном тесном помещении, заставленном столами, сидели с десяток молодых людей, занятых пере пиской и зашифровкой. Они хорошо работали и «Бенд жи» Брюс мог писать на машинке так же быстро, как любой профессиональный переписчик, и зашифровывал и расшифровывал с изумительной быстротой. Здесь сидели молодые люди, образование каждого из которых стоило несколько тысяч фунтов стерлингов, выдержавшие труд ный экзамен. Однако, в разгар великой войны, во время которой их специальные знания могли принести боль шую пользу их стране, в течение бесконечных часов были заняты работой, которая могла бы быть также хорошо выполнена простым клерком. Эта система, ныне, ж
счастью, оставленная, была типичной для бедности мыш ления, царившего в Уайтхолле в течение, во всяком^™ чае, первых двух лет войны. Каждая миссия, а в Р^ии их, вероятно, было десятка два, получала почти неогра ниченные суммы от казначейства. Профессиональные ди пломаты, которые, каковы бы ни были их недостатки знают свою работу лучше, чем любители, были оставле ны при своих обязанностях, как в мирное время, не столько вследствие опасности разглашения тайн, сколько потому, что такой порядок существовал в течение поко лений и потому, что в департаменте личного состава министерства не было никого с достаточной гибкостью ума и мужества, чтобы настаивать на изменении этого порядка. И неудивительно, что после войны многие из молодых дипломатов, утомленные этой бессмысленной работой, подали заявления об отставке. Брюс относится к ним. Человек усердный и привлекательный, прекрасный знаток языков, крепко дисциплинированный и с действи тельным организационным талантом, он прекрасно управлял своей канцелярией. Хотя он был слегка упрям, как полагается ирландцу, он служил своим различным начальникам с страстной преданностью и лояльностью. Когда он вскоре после войны вышел в отставку, Мини стерство иностранных дел, может быть, потеряло самого способного из своих молодых дипломатов.
После того как я минут двадцать проморгал в канце лярии, пришел Эвери и объявил, что посол свободен. Когда я вошел в большой кабинет, в котором затем имел столько бесед, навстречу мне вышел тщедушный человек с утомленным выражением глаз. Его монокль, его тонкие черты лица и его прекрасные серебристосерые волосы придавали ему вид, напоминающий театрального дипло мата. Однако не было чеголибо искусственного в его манерах или в нем самом, а только большая привлека тельность и чудесная сила возбуждать доверие, которую я сразу ощутил.
Его обращение было таким приветливым, что моя нервность моментально прошла; в течение часа я разго варивал с ним, сообщил свои опасения и беспокойство по поводу создавшегося положения, недостаток снарядов скрытую пропаганду против войны, растущее во всех классах населения недовольство правительством и ртпш против самого царя. Он казался удивленным, «я думал, что в Москве гораздо более здоровая атмосфера, чем в
С.Петербурге», — сказал он грустно. Так оно и было, но я понял, что до этого он переоценивал московский па триотизм. Я поколебал веру, которая, может быть, ни когда не была особенно сильна.
Я был приглашен к завтраку и был представлен жене посла. Она была женщиной с сильными симпатиями и антипатиями, причем она мало старалась их скрывать и в течение нескольких месяцев каждый раз, когда я приез жал в С.Петербург, она неизменно встречала меня заме чанием: «Вот идет пессимист мистер Локкарт». Все же во всех других отношениях она не проявляла ко мне ничего кроме благосклонности, и, хотя я никогда не умел совер шенно превозмочь свою врожденную робость, я считал себя в числе счастливцев, пользовавшихся ее расположе нием. По отношению к сэру Джорджу она была всем тем, чем должна быть жена, заботясь с исключительным вни манием об его здоровье, управляя домом с точностью часового механизма и никогда не нарушая той пунк туальности, которую посол довел почти до мании. Она была большая женщина, и ее сердце было пропорцио нально ее объему.