Опасаясь, как бы противодействие не усилилось и не возросло в грозную общественную силу, иезуиты решили поскорее провести излюбленный догмат. И вот, выдвинут был вопрос о церкви, в котором в 4-члене уже прямо ставился и вопрос о непогрешимости. По этому поводу составлена была обстоятельная «схема», в которой в доказательство папской непогрешимости приведено было изречение Спасителя ап. Петру: «Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты, некогда обратившись, утверди братьев твоих» (Лк. 22:32); затем понабраны были кое какие места из св. отцов и главным образом делался логический вывод, что папа – наместник Христа и по тому самому должен быть непогрешимым. На основании всего этого составлен был, притом крайне неожиданно для многих, следующий проект постановления: «Посему мы учим с согласия собора и выставляем, как член веры, что римский папа, – если он при исполнении своей должности, как высший учитель всех христиан, в силу своего авторитета определяет, что должна содержать вся церковь
в делах веры и нравственности – не может погрешать; и что это преимущество непогрешимости простирается настолько же, насколько простирается и непогрешимость церкви». По поводу этого проекта началась ожесточенная борьба. Сам папа вмешался в нее и открыто говорил, что он «верует в папскую непогрешимость», причем ссылался и на «голос церкви», каковым являлся ряд полученных им из разных частей христианского мира адресов, в которых как духовные, так и миряне, выражали ему свою преданность, вместе с выражением веры в его непогрешимость. Оппозиция однако не унывала. Деллингер, Дюпанлу, Раушер, северо-американский епископ Кенрик и Ньюман выступили с новыми заявлениями, чтобы предотвратить провозглашение нового догмата, а епископ Гефеле исторически доказал, как папа Гонорий I (ум. 658) учил ереси, следовательно, не был непогрешимым. Оппозиция заявила о себе даже в Италии. Миланское духовенство выразило своему епископу публичную благодарность за то, что он противодействовал догмату непогрешимости, и просило его охранять достоинство епископской кафедры св. Амвросия Великого. Но чем сильнее становилась оппозиция, тем настойчивее утверждали иезуиты, согласно со своей своеобразной логикой, что для ниспровержения противодействия необходимо поскорее утвердить догмат. Дебаты по этому вопросу продолжались больше месяца, причем иезуитская партия прибегала к самым странным доводам и подлогам. Так епископ Натоли мессинский предложил ряд сказаний, якобы удостоверяющих истину догмата папской непогрешимости. «Ап. Петр, – говорил он, – как известно, проповедовал в Сицилии, где он уже нашел несколько христиан. Когда он сказал им, что он непогрешим, то христиане, еще не слышавшие ничего об этом члене, несколько усомнились в этом. Они отправили посла к пресвятой Марии с вопросом, слышала ли она что-нибудь о непогрешимости Петра, и она уверила их, что хорошо помнит, как ее Сын предоставил это преимущество Петру; и это свидетельство успокоило сицилийцев». Ярый сторонник инфаллибилизма, епископ мехельнский Дешан, прославившийся своими историческими подлогами, пошел так далеко, что противников догмата называл плохими христианами, не имеющими страха Божия. В том же роде говорил и Маннинг, заявляя, что тем, которые не подчинятся большинству, вскоре после провозглашения догмата предстоит отлучение. Гефеле, Шварценберг и Дарбуа открыто и смело говорили против непогрешимости. На последних заседаниях против нового догмата выступили два сильных оратора: северо-американский архиепископ Конноли галифакский и Штроссмайер. Первый прибыл в Рим приверженцем догмата; но основательное исследование относящихся к нему свидетельств привело его к иному взгляду. Как Писание, так и древнейшее предание свидетельствуют, по его мнению, против непогрешимости. Штроссмайер доказывал, что догмат стоит в противоречии с управлением церкви, с правами епископов и соборов, наконец, с неизменным учением веры. В принятии его он видел опасность – подорвать непогрешимость церкви. На заседании от 6-го июня произвела огромное впечатление сказанная против непогрешимости речь кардинала Гвиди, архиепископа болонского. Он начал с положения, что личная непогрешимость папы, в ее отделении от епископата, неизвестна была церкви до XIV столетия, и даже привел изречения из Перроне и Беллармина, которые прямо противоречат ей. Эта фактическая истина показалась большинству слишком дерзкой."Если бы среди большинства упала бомба, то и она произвела бы менее шума», – говорит очевидец. Отцы собора начали неистово шуметь и наделять Гвиди такими эпитетами, как birbanto (шельма) и brigantine (разбойник). Но он смело продолжал, выдвинул даже Фому Аквината против измышлений новейшего Рима, и закончил предложением, что кто думает, что папа может постановлять Definitio (определение учения) sine consilio, vel sine concilio Ecclosiae (без совета или без собора), – анафема да будет. По этому предложению анафеме мог подвергнуться сам папа, и вследствие этого произошел такой шум, какого и вообразить себе трудно. После обеда в тот же день Пий IX велел позвать к себе кардинала Гвиди, и запальчиво встретил его следующими словами: «Вы мой враг. Вы корифей противников и поэтому человек неблагодарный. Вы провозглашаете еретическое учение». Когда Гвиди отвечал, что в своем мнении он опирается на предание, то папа вскричал: «La tradizione son iо» (предание – это я), – как бы пародируя изречение Людовика XIV, и затем упрекал Гвиди, что он сдружился с Штроссмайером, и говорил так, чтобы «понравиться свету, либералам, революции»...