История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

Несмотря на такое решительное отрицание божественности И. Христа, Штраус не был, однако, атеистом; по своим религиозным воззрениям, он был истый лютеранин. По его мнению, составляющему заветную мысль всего протестантизма, в каждом историческом событии или образе важна не внешняя фактическая, а внутренняя, идейная его сторона. То же самое и по отношению к личности Евангельского Христа; важно не то, существовал или не существовал Он именно таким, как рисуют Его Евангелия, а то, что таким Он явился в сознании авторов этих повествований. В высоком образе Спасителя человечество начертало для себя свой высший идеал, высказало заветные стремления своего духа. История Христа – идеальный путь всего человечества, и что этот идеал сознан, что этот путь указан в этой самой идее Искупителя (безразлично, действительного или вымышленного) и заключается все искупительное значение Евангельского Христа. Долг каждого христианина состоит в том, чтобы внутренне переродиться по примеру общечеловеческого идеала Христа и тем самым искупить себя. Все это – такие рассуждения, под которыми охотно подпишется любой ортодоксальный лютеранин. Недаром говорят, что «из-за строгого и величавого лица Лютера выглядывало уже насмешливое и кривлявое лицо Штрауса»120

. Таким образом, в лице основателя мифологической школы протестантизм окончательно подкопал историческую почву христианства и eо ipso широко открыл двери полному произволу и неизбежной анархии в области богословской мысли и религиозной жизни

¹²¹

.

Новый шаг вперед по тому же самому пути, по которому шел Штраус, сделал Фейербах. Если первый зачеркнул все христианство, признав его мифологической фикцией, то последний упразднил всякую религию, осудив ее как заблуждение человеческого ума. Фейербах был самым решительным гегельянцем, более прямолинейным, чем сам Гегель. Последний, как известно, допускал некоторую тень существования религии, признавая бытие верховной «идеи», проявляющейся в мире, – жизнь всемирного духа, достигающую самосознания в личности человека. Но если это так, если мировой дух сознает себя только в личности человека, то, следовательно, в ней только он реально и существует. Говорить же об объективном существовании чего-то недоведомого, вне нас себя не сознающего, как это делает Гегель, значить противоречить самому себе. В непоследовательности и самопротиворечии Гегеля Фейербах усматривает остаток мистицизма, который, по его мнению, и должен быть совершенно упразднен. Существование абсолютного вне и выше человека – чистейшая абстракция: реально сущий абсолют или Бог есть только сам человек. Отсюда, вся теология должна превратиться в антропологию. Но если человек тождествен с Божеством, то как же объяснить врожденную ему потребность веры и богопочтения? На это Фейербах отвечает, что концепция Божества есть иллюзия, созданная сердечным влечением и поэтическим воображением. Божество – предмет желаний и идеал человеческого сердца, объективированный силою нашего воображения. Тот идеал, к которому стремится человек, влекомый религиозным чувством, лежит не вне и не выше человека, а в нем самом, и религия есть не что иное, как отношение человека к самому себе, но как бы к другому существу. Факт религии – иллюзорная самоуверенность нашего сердца, требующего удовлетворения его желаний. Эта «гуманная (homo) религия», по изъяснению одного из учеников Фейербаха, заключается не в чем ином, как в стремлении человека к истинной сущности, или идеалу, скрытому в нем самом, формы которого составляют знание, искусство и практическая деятельность. Ясно, что от религии, в ее общепринятом смысле, здесь остается только один пустой звук. Неудивительно, поэтому, что реализм Фейербаха разрешился в крайне отрицательное направление, не щадящее ничего высокого и священного для человека, – ни религии, ни нравственности. Провозгласив в своей религии культ человека, Фейербах смотрит на него очень невысоко: общеизвестен каламбур Фейербаха – «der Mensch ist, was er isst» (человек есть то, что он ест). Смотря на человека только как на продукт материальной природы, по подобию растений и животных, Фейербах лишал себя права говорить о каких бы то ни было идеях человека, будут ли то моральные, художественно-эстетические или научные. Усвоенная им натуралистическая точка зрения логически последовательно приводила к отрицанию всех идей и идеалов, к чистому нигилизму и солипсизму, который, действительно, и был развит в известном труде одного из его учеников, носящем заглавие – «Единое и его свойство»122.