Королевский совет непрестанно требовал, чтобы барон Луи представил бюджет и сообщил о комбинациях, посредством которых он надеялся покрыть государственные расходы. Бесстрашный министр представил бюджет и свою систему, как только его коллеги вручили ему таблицу нужд. Прежде всего он отказался увеличить бюджет двух наиболее дорогостоящих министерств и ограничил расходы военного управления 200 миллионами, а военно-морского управления – 51 миллионом. Только в этом пункте он и был неправ, и лучше уж было столкнуться с сопротивлением парламента, чем принуждать себя к заведомо недостаточной цифре, ибо это значило скомпрометировать и могущество государства, и популярность династии в армии. Речь шла, правда, только о бюджете 1815 года, в то время как бюджет текущего 1814 года оставался открытым для всех непредвиденных нужд. Как бы то ни было, министр финансов выказал непреклонность и сохранил предельные суммы расходов двух больших министерств. Он снизил жалованье дипломатов; сократил расходы министерства внутренних дел до уровня, строго необходимого для содержания дорог; но выделил чрезмерную сумму в 33 миллиона на цивильный лист, объясняя ее расходами на Военный дом и благотворительностью принцев в отношении их старых товарищей по несчастью. Весь бюджет 1815 года определялся цифрой в 618 миллионов, без учета расходов на сбор налогов. В эти 618 миллионов входили 70 миллионов задолженности, то есть невыплаченная часть государственных расходов 1813 и 1814 годов, включавшая солдатское жалованье и продовольствие и обмундирование для войск, которые могло быть оплачено только наличными деньгами.
Наиболее важная часть финансового плана министра относилась к погашению всех долгов государства независимо от их происхождения. Будучи сообщен Талейрану, превосходно разбиравшемуся в финансах, и Монтескью, в них не разбиравшемуся, но имевшему достаточно ума, чтобы оценить благоразумие воззрений барона Луи, план получил большую поддержку на заседании совета. Чуждый финансовым вопросам король, видя общее одобрение и решив полагаться на министров в вещах, в которых они разбирались лучше него, дал свое одобрение. План барона Луи был принят и представлен палате депутатов вместе с изложением мотивов, но не таким убедительным, как сам план, ибо министр умел придумывать идеи лучше, нежели излагать их.
Плана ожидали с нетерпением, и он произвел большое впечатление. Прежде всего в нем увидели подлинный масштаб государственных расходов, и хотя они были значительны для того времени, но не превышали сил Франции; в нем увидели возможность привести расходы бюджета в точное соответствие с ресурсами страны, искреннюю решимость правительства выплатить долги и достаточные для этого возможности; в нем увидели, наконец, энергичного, компетентного министра, понимавшего всю глубину задачи, не напуганного ею и убежденного в возможности с нею справиться.
Комиссия изучила проект во всех аспектах без снисхождения к правительству и с естественным желанием улучшить представленные ей предложения, но после внимательного изучения бюджета 1815 года и плана ликвидации задолженности была вынуждена признать, что задуманный план надежен и представляет наименее дорогостоящее средство вызволить казну из затруднений. За исключением одной-двух деталей редакции бюджет министра и его финансовый план были приняты.
Доклад представили палате, обсуждение состоялось в последних числах августа. Интерес, выказанный публикой, не мог быть таким же, как к закону о прессе, ибо предмет возбуждал менее горячие страсти и к тому же был довольно абстрактным. Однако он близко затрагивал банкиров и политиков, и на трибунах палаты депутатов собралось меньше сторонников партий, но больше деловых людей. На всех заседаниях, на которых обсуждались финансы, барона Луи сопровождал Монтескью, дабы оказывать ему поддержку личным влиянием, а при необходимости и словом. Дискуссия продлилась двенадцать дней, была весьма бурной и велась обеими сторонами, хотя неопытность людей, которым приходилось впервые обсуждать столь важные предметы в поистине свободном собрании, давала себя знать.
Проект барона Луи получил в качестве защитников комиссию и многих образованных депутатов, приводивших превосходные доводы, и не безрезультатно, потому что верные доводы в конце концов проникают в умы, независимо от того, в какой форме приводятся. Лучшим защитником плана стал сам министр, который в написанной заранее содержательной речи коснулся всех частей своей системы, дабы просветить самых непросвещенных. Но когда дело дошло до деталей и дискуссия сделалась более оживленной, а потому и более серьезной, министр произвел на палату еще большее впечатление. Хоть и лишенный ораторского таланта и изъяснявшийся, вследствие крайней пылкости, со своеобразными запинками, он обладал энергией выражений, происходившей от силы мысли, и мощно воздействовал на слушателей.