История Консульства и Империи. Том II. Книга 2

Таким образом, Наполеон постепенно отправил в Испанию более 110 тысяч человек, 50 тысяч из которых распределялись между Андухаром, Валенсией и Мадридом под командованием Дюпона, Монсея и Савари; 20 тысяч находились в Каталонии под командованием Релье и Дюэ-ма; 12 тысяч — перед Сарагосой под командованием Вердье; 21-22 тысячи — в окрестностях Бургоса под командованием Бессьера; еще несколько тысяч были рассеяны по приграничным сборным пунктам. Для регулярной войны с Испанией этих сил хватило бы с избытком, несмотря на молодость и недостаток опыта французских солдат. Однако для войны против всей восставшей нации этого было ничтожно мало. Нужны были немедленно еще 60—80 тысяч старых, испытанных солдат, чтобы подавить это чудовищное восстание. Но Наполеон брал солдат лишь со сборных пунктов Рейна, Альп и побережья, не желая ослаблять армии, охранявшие Империю в Италии, Иллирии, Германии и Польше, — новое доказательство часто повторяемой в нашей истории истины: невозможно действовать одновременно в Польше, Германии, Италии и Испании, не рискуя ощутить недостаток сил на том или ином военном театре, а вскоре, возможно, и на всех.

Настало время Жозефу вступить в Испанию. Наполеон решил, что сопровождать его на всем пути от Байонны до Мадрида будет бригада Рея. Вместе с королем ехали его новые министры О’Фаррил, Азанза, Севальос, Уркихо, а также члены старой хунты. Более ста карет, двигавшихся со скоростью войск, составляли королевский кортеж. Жозеф был мягок и приветлив, но весьма дурно говорил по-испански, еще хуже знал саму Испанию и слишком напоминал своим лицом, языком и вопросами о том, что он иностранец. А поскольку встречали его и судили о нем с совершенно явной недоброжелательностью, он доставлял пищу для самых неблагоприятных пересудов. Хоть он и трогал порой испанцев своей видимой добротой, большинство предпочитало говорить, что Жозеф вынужден править Испанией наперекор своей воле и является жертвой тирана, который угнетает свою семью так же, как угнетает весь мир.

Впечатления, полученные Жозефом в Ируне, Толосе и Витории были глубоко печальны, и его слабая душа, уже не раз пожалевшая о королевстве Неаполь за проведенные в Байонне дни, исполнилась горьких сожалений при виде единодушно восставшего народа, которым ему предстояло править, народа, убивающего французских солдат. После Витории письма Жозефа носили отпечаток живого страдания. «За меня никого нет», — были первые слова, с которыми он обратился к Наполеону и которые повторял ему чаще всего. «Нам нужно пятьдесят тысяч старых солдат и пятьдесят миллионов, и если Вы станете медлить, нам понадобятся сто тысяч солдат и сто миллионов» — такова была каждый вечер заключительная часть его писем. Предоставив жестокую миссию подавлять бунт генералам, за собой Жозеф хотел сохранить дела милосердия и к просьбам о войсках и деньгах стал присоединять ежедневные жалобы на злоупотребления солдат, сделавшись их постоянным обвинителем и столь же постоянным защитником повстанцев, — род протеста, который должен был вскоре породить недовольство армии и рассердить самого Наполеона.

Не было нужды в этих письмах, чтобы открыть Наполеону весь масштаб совершенной им ошибки, хоть он и не хотел ее признавать. Теперь он знал всё, знал, что восстание повсеместно и необычайно сильно. Правда, зная, что повстанцы обращаются в бегство в чистом поле, он всё еще надеялся усмирить их без излишней траты сил. «Наберитесь терпения, — отвечал он Жозефу, — и будьте мужественны. Я не оставлю вас в недостатке каких-либо ресурсов; у вас будет довольно войск, а денег в Испании при хорошем управлении вам всегда будет хватать. Но не превращайтесь в обвинителя моих солдат, преданности которых мы с вами обязаны тем, что мы есть. Они имеют дело с разбойниками, которые их истребляют и которых надо удерживать страхом. Постарайтесь приобрести любовь испанцев, но не подавляйте армию, это было бы непоправимой ошибкой». К этим словам Наполеон присоединил самые суровые инструкции для своих генералов, в ясных выражениях приказывая им не предаваться грабежам, но проявлять абсолютную беспощадность к бунтовщикам. Не грабить и расстреливать, дабы лишить причины и желания бунтовать — такой приказ чаще всего содержался в его письмах.