История Консульства и Империи. Том II. Книга 2

Но сопротивление несчастной Испании, ослабленной и дезорганизованной двадцатью годами дурного правления, не принимали всерьез. Так все ошибались вместе с Наполеоном и так же, как он, насчет того, что должно было произойти по ту сторону Пиренеев. На него не переставали смотреть как на символ успеха, могущества, гения. Только некоторые упрямые старые роялисты, просвещенные своей ненавистью, предсказывали несчастья, которые произойдут от Испании. Но народ шумно и с воодушевлением приветствовал императора, ставшего олицетворением порядка и величия Франции. Люди всё ^е

Ще считали Наполеона удачливым, тогда как удача от него уже отворачивалась, а в его смелое и неутомимое сердце уже начал проникать луч печали.

Покидая Байонну, Наполеон почти не обманывался насчет испанских дел. Он знал о размахе и силе восстания, был извещен об отступлении маршала Монсея, упорном сопротивлении Сарагосы и трудностях, с которыми столкнулся в Андалусии генерал Дюпон. Но он знал и о блестящей победе Бессьера в Рио-Секо, о вступлении Жозефа в Мадрид, о многочисленных подкреплениях, отправленных Дюпону, и о великих наступательных приготовлениях перед Сарагосой. И он льстил себя надеждой, что маршал Бессьер отбросит повстанцев севера в Галисию, что получивший подкрепление генерал Дюпон отбросит повстанцев юга в Севилью, а может быть, и в Кадис, что Сарагоса со дня на день будет взята, а подкрепление французских армейских корпусов старыми полками позволит постепенно усмирить всю Испанию. Что касается Португалии, оттуда уже более месяца не приходило никаких известий.

О Байленской катастрофе, достойной вечного сожаления, Наполеон узнал в Бордо, где провел первые три дня августа. Боль, которую он почувствовал из-за унижения французского оружия, всю силу гнева, которому он предался, описать невозможно. Воспоминание о них глубоко запечатлелось в памяти его окружения. Его страдание превосходило скорбь, охватившую его в Булони при известии об отказе адмирала Вильнева прийти в Ла-Манш, ибо теперь к неуспеху присоединилось бесчестье, первое и единственное, какое запятнало его славные знамена. Карл IV и Фердинанд VII были отомщены!

Наполеон мгновенно понял всё значение Байленского события, увидел, что результатом его будет деморализация французской армии, воодушевление повстанцев и оставление почти всего Иберийского полуострова. Поступавшие с каждым часом новые депеши вскоре осведомили его, до какой степени последствия разгрома усилятся добрым, но слабым и пустым государем. Будь королем Испании Мюрат, он собрал бы остатки войск и обрушился на Кастакьоса, прежде чем тот войдет в Мадрид. Но слабый Жозеф поспешно отступил на Эбро, снял осаду с наполовину покоренной Сарагосы, остановил победоносный марш Бессьера и теперь едва ли чувствовал себя в безопасности за Эбро, стоя уже одной ногой в Пиренеях.

Чисто испанские последствия этой неудачи были наименьшими. Последствия европейские обещали быть более серьезными. Поверженные враги Франции ободрятся. Австрия, неизменно готовившаяся к войне после Польской кампании, притворно покорная после конвенции, вернувшей ей Браунау, вновь возбужденная событиями в Байонне, и перевозбужденная событиями в Байлене, станет угрожающей. Ее мнимый разрыв с Англией превратится в тайный тесный союз с ней. И при таком положении вещей нужно было отзывать часть Великой армии с берегов Вислы и Эльбы, чтобы перебрасывать ее на Эбро и Тахо!

В результате своей ошибки Наполеон оказался в положении по меньшей мере трудном, требовавшем раскрытия всего его гения. Он мог, несомненно, справиться с ситуацией, ибо Великая армия была еще цела и способна сокрушить Австрию даже после отправки сильного подкрепления в Испанию. Но, будучи абсолютным вершителем событий в 1807 году, Наполеон теперь принужден был бороться за то, чтобы подчинить события себе. К этим бедам присоединялась другая беда — задетое самолюбие. Он ошибся, слишком явно ошибся, так что никто в Европе в этом не усомнится. Его непобедимые солдаты разгромлены, и кем? Жалкими повстанцами! И молва, эта неверная куртизанка, которой нравится бросать тех, кого она более всех расхваливала, несомненно, раздует это событие, умолчав о том, что оно объяснимо молодостью солдат, влиянием климата, неслыханным стечением несчастливых обстоятельств, наконец, минутным заблуждением генерала неоспоримого достоинства! Ветреница молва разом принизит и политическую дальновидность Наполеона, и героическое достоинство его армий. Самолюбие великого человека, сраженного зловещей новостью, страдало, и он был наказан, наказан непогрешимым Провидением всеми возможными способами. Однако если бы он сумел воспользоваться этим первым жестоким уроком как спасительным предупреждением, он бы восторжествовал над минутной неудачей.