История лингвистических учений. Учебное пособие

Идеальная процедура в фонологии или морфологии представляется З. Харрису следующим образом. Лингвист, наблюдая высказывания индивидуального носителя языка, выделяет лингвистические элементы, то есть повторяющиеся и в той или иной степени цельные части высказывания. Затем выделяется окружение, или позиция каждого элемента, которая состоит из соседствующих с ним элементов. После этого определяется дистрибуция элемента, которая есть «совокупность всех окружений элемента, в которых он встречается». На основе изучения дистрибуции мы можем, согласно З. Харрису, отличить фонемы или морфемы от неязыковых элементов вроде кашля: фонемы и морфемы обладают определенной дистрибуцией, а кашель — нет. Зная дистрибуцию элементов, мы можем затем провести операцию их отождествления: элементы с абсолютно идентичной или, наоборот, полностью не совпадающей (дополнительной) дистрибуцией можно отождествить между собой, а элементы с частично совпадающей дистрибуцией не отождествляются (ср. похожую процедуру отождествления фонем у Н. Трубецкого).

Однако в отличие от подхода Н. Трубецкого такая процедура не предполагает обращения к значению. По мнению З. Харриса, значение элементов языка хотя и существует, но не нужно для дистрибуционного анализа и для лингвистики вообще. Он писал: «Могут возникнуть возражения против того, что при определении элементов принимается во внимание также и значение, поскольку, например, при появлении звуков (или звуковых элементов) х и у

в идентичном окружении они соотносятся с разными фонемами, если образование, содержащее их, составляет различные морфемы… Однако это различие х и

у на основе значения есть различие, которое делают лингвисты, слепые к дистрибуционным различиям… Если мы знаем, что х

и у не полностью повторяют друг друга, мы установим, что они различаются и по дистрибуции (а отсюда — и по „значению“). Можно предположить, что любые две морфемы А и В, имеющие разные значения, различаются тем или иным образом и в отношении дистрибуции: существуют два окружения, в которых одна употребляется, а другая нет. Отсюда следует, что фонемы или звуковые элементы, встречающиеся в А, но не в В, различаются по дистрибуции в известной мере от тех, которые встречаются в В, но не в А». То есть значение вообще избыточная категория, и изучение его — дело антрополога или литературоведа, но не лингвиста. Результатом Таких идей был дешифровочный подход к изучению языка, получивший развитие в работах ряда дескриптивистов.

Однако и З. Херрис вынужден был признать, что реальная дистрибуция любого элемента слишком обширна и многообразна. Даже в фонологии учет всех окружений фонемы — не простая задача, а в морфологии подсчет дистрибуции морфем оказался невозможным (поэтому в дескриптивной морфологии встала проблема выделения из моря всевозможных окружений действительно значимых, так называемых диагностических контекстов). «Техническим» средством, позволяющим обойти эти препятствия в реальном исследовании, стало обращение к информанту. По этому поводу З. Харрис пишет: «Привлекая критерий реакции слушателя, мы тем самым начинаем ориентироваться на „значение“, обычно требуемое лингвистами. Нечто подобное, видимо, неизбежно, во всяком случае на данной ступени развития лингвистики; в дополнение к данным о звуках мы обращаемся к данным о реакции слушающего. Впрочем, данные о восприятии слушающим высказывания или части высказывания как повторения ранее произносившегося контролировать легче, чем данные о значении».

Таким образом, З. Харрис пытался изгнать всякий субъективизм из лингвистического анализа, считая, во-первых, что доступный внешнему наблюдению диалог лингвиста с информантом — нечто «легче контролируемое» и, следовательно, более объективное, чем анализ значения самим лингвистом; во-вторых, что в будущем, когда лингвисты научатся выделять все дистрибуции каждого элемента, можно будет обойтись и без вопросов к информанту. При этом не учитывалось, что на деле происходит просто подмена одной деятельности другой: интуиция и интроспекция при неизбежном обращении к значению передоверяются информанту, а лингвист лишь освобождается от некоторых этапов работы. То, что казалось З. Харрису и другим крайним дескриптивистам лишь сокращением времени и вынужденным пока что несовершенством метода, оказалось едва ли не самой принципиально важной частью лингвистического исследования. Технические сложности, связанные с перебором контекстов, могли бы быть преодолены с развитием компьютеризации, но осуществить чисто дешифровочное, не связанное с обращением к интуиции информанта описание какого-либо конкретного языка не удалось ни одному дескриптивисту.