История Масуда. 1030-1041

От Ахмеда, сына Абдассамада, я слышал, он говорил: “Когда эмир Махмуд возвратился из Хорезма, и дела пришли в порядок, султанских всадников[1552]

было тысяча человек с предводителями, как-то: Ждлбак и другие, не считая гулямов. Алтунташ мне сказал, что тут, дескать, надобно установить твердое правило, так чтобы было единовластие, и никто бы не осмеливался брать под [свое] покровительство какой-нибудь участок земли, ибо этому войску ежегодно требуются огромные средства

[1553]

на жалование и значительные подношения султану и вельможам державы. А сей народ воображает, что эта область дана им на съедение, нужно, мол, грабить. Коли пойдет на сей лад, кафтаны станут узки. Я ответил: “Верно иначе и нельзя — ничего не выйдет”. И мы установили твердое правило, и Алтунташ, и я. С каждым днем строгость [к покровителям] становилась больше, и те, что были самые спесивые и неисправимы, в конце концов [все же] постепенно исправились. Однажды я сел верхом, чтобы поехать во дворец. Явился [мой], управляющий и доложил: /680/ “Гулямы собираются выступать и связывают верблюдов-скороходов, а Алтунташ надевает оружие, не знаем, что случилось”. Я очень встревожился, не понимая, какое происшествие вызвало [эту] надобность, и поехал как можно скорей. Когда я прибыл к нему, он стоял и подвязывал пояс. “Что случилось?” — спросил я. — “Еду на бой”, — ответил он. — “Никаких известий о приходе врага, нет”, — возразил я. — “Ты не знаешь, — сказал он, — конюхи Калбака отправились воровать султанское сено. Ежели им это спустить, будет разорение; когда на меня подымается враг в доме, нечего воевать с чужими”. Я его долго ласково уговаривал, чтобы он сел. Явился Калбак, облобызал землю и очень просил прощения, говоря: я-де раскаялся и больше подобного не произойдет. Алтунташ успокоился и пренебрег этим происшествием. Покуда он был жив, он отпустил только одно это наказание из всех: человек должен уметь дело делать”.

Когда он помер в замке Дебуси, возвращаясь из Бухары, как мы уже сообщали в этом сочинении, из Балха послали Харуна, а затем позвали из Нишабура Ахмеда, сына Абдассамада, и он получил должность везира. Сын везира, Абдалджаббар, вернулся из посольства в Гурган, надел на себя халат кедхудая Хорезма и отправился [туда]. По причине того, что его отец был везиром, он стал там тиранствовать и совсем сковал руки Харуну и его людям. Харун затужил, но терпение его приходило к концу. Наустители и подстрекатели взяли его в оборот и приступили к делу. Воспользовавшись гибелью Сати, брата Харуна, в Газне, они представили [так], будто его нарочно столкнули с крыши. Хорасан был осквернен туркменами еще раньше, чем пришли потомки Сельджука, а также и звездочет один говорил Харуну и объявил, что он будет эмиром Хорасана, и вот в голове Харуна зародилась пустая мечта, и он перестал считаться с распоряжениями Абдалджаббара, возражал против его действий и лишал его слова на заседаниях, где решались дела, покуда не дошло до того, что однажды в заседании он закричал на Абдалджаббара и заставил его замолчать, так что тот удалился разгневанный. [Люди] вступились, и заключен был волчий мир.