История Мексиканской революции. Том 2. Выбор пути 1917-1928 гг

Переговоры об обмене послами между СССР и Мексикой активно пошли в Берлине начиная с мая 1923 года, но их успеху помешало неожиданное и резкое обострение внутриполитической обстановки в Мексике. Дело в том, что в мае 1923 года мексиканским послом в Берлин был назначен один из основателей и лидеров кооперативистской партии, бывший студент и спикер нижней палаты мексиканского конгресса Хосе Мануэль Альварес дель Кастильо. 31 мая состоялась его беседа с советским полпредом Крестинским³¹⁵. Примечательно, что дель Кастильо сразу подчеркнул свою тесную связь с де ла Уэртой, нынешним президентом Обрегоном и будущим президентом Кальесом.³¹⁶ В мае 1923 года среди «сонорского триумвирата» (именно так и назвал дель Кастильо в беседе правящую элиту Мексики) еще не существовало разногласий относительно того, кто сменит Обрегона на посту главы государства. Дель Кастильо живо поддержал мысль советского полпреда, «что для непризнанной еще Антантой Мексики и не вполне признанной России было бы целесообразно взаимно признать друг друга де-юре и обменяться представителями».

³¹⁷ Мексиканец сказал, что «спишется по этому вопросу с де ла Хуэртой». (Заметим, это при том что последний был министром финансов, а не иностранных дел).³¹⁸

Однако Литвинов опять затормозил активность Крестинского. В своем письме от 11 июня 1923 года он писал полпреду в Берлин, что «мексиканцы на выражение симпатий щедры, но от установления нормальных отношений уклоняются... Мекспра должно было вступить в переговоры с нами, пока Америка его не признала. Вряд ли это помешало бы потом амеро-мексиканским отношениям, которые зависят главным образом от уступок Мексики в вопросах нефтяных концессий».³¹⁹

Логика Литвинова довольно странна: Мексика ведь отнюдь не уклонялась от переговоров и даже сама в 1922 году поставила вопрос об отзыве царского консула. К тому же было ясно, что США вряд ли обрадуются установлению дипотношений Мехико с большевиками, а чем-либо помочь Мексике в случае американских экономических санкций, не говоря уже о военном вторжении, Москва вряд ли смогла бы. Поэтому осторожность Обрегона в налаживании связей с СССР была понятной и не носила антисоветского характера.

Позиция Литвинова фактически сорвала восстановление дипотношений летом 1923 года, а с 1 сентября кооперативистская партия и де ла Уэрта перешли в открытую оппозицию к Обрегону и Кальесу. «Сонорский триумвират» распался, а чуть позже де ла Уэрта выдвинул свою кандидатуру на пост президента в пику Кальесу, которого поддержал Обрегон.

Нормализация отношений с США окончательно развязала правительству Обрегона руки для оформления полноценных дипломатических отношений с Москвой. Но после разлада с кооперативистами президент Мексики, видимо, уже не хотел налаживать связи с Москвой через дель Кастильо в Берлине.

На этом фоне 10 сентября 1923 года неофициальный представитель НКИД в США Сквирский встретился с мексиканским официальным представителем в США Тельесом,³²⁰

и собеседники согласились, что пора создать «нормальные советско-мексиканские отношения». В Москве не возражали, но, чтобы не злить американцев, решили продолжать контактировать с Мексикой через Берлин.³²¹

Между тем 15 августа 1923 года мексикано-американские переговоры в Мехико завершились, а 22 августа госсекретарь Хьюз сообщил министру иностранных дел Мексики Пани, что президент США Кулидж доволен их результатами.³²²

24 августа результаты переговоров одобрил и Обрегон.³²³

16 октября 1923 года полпред СССР в Германии Крестинский принял Мануэля Альвареса дель Кастильо по его просьбе. Мексиканец передал предложение Обрегона установить первоначально формальные отношения путем обмена торговыми комиссиями. Позднее торговые связи должны были перерасти в дипломатические. Торговым комиссиям предстояло с самого начала исполнять и политические функции. В этом предложении Обрегона опять чувствовалось стремление не провоцировать США, которые занимали по отношению к СССР откровенно враждебную позицию. Дель Кастильо прямо заявил Крестинскому: «Мексике удалось уже добиться признания своего правительства правительством Соединенных Штатов. Поэтому сейчас мексиканское правительство может уже менее считаться с желаниями правительства Соединенных Штатов». Таким образом, мексиканцы предлагали взаимное признание де-факто (как это имело место в отношениях между СССР и, например, Норвегией или Данией).

Москва устами Литвинова, написавшего Крестинскому 25 октября, с предложением Обрегона не согласилась: между СССР и Мексикой нет никаких спорных вопросов, поэтому следует вести речь о полном взаимном признании де-юре. Де-факто Советский Союз признавали лишь те страны, с которыми имелись неурегулированные взаимные претензии, прежде всего относительно долгов царского и временного правительств. Но на сей раз позиция Литвинова была гораздо более гибкой: «Однако, считаясь с зависимостью Мексики от Соединенных Штатов, мы не требуем от Мексики каких-либо торжественных актов о признании нас де-юре и готовы ограничиться обменом нот».³²⁴