История Мексиканской революции. Выбор пути. 1917–1928 гг. Том 2

Советский полпред проявил солидарность с рабочими оригинальным образом. На первый официальный прием полпредства в 1925 году по случаю годовщины свержения самодержавия он, к изумлению газетчиков, пригласил гостей не в смокингах и фраках, а в «уличной», то есть обычной одежде. Потом Пестковский не без удовлетворения писал в Москву, что изящно одетые дипломаты (на прием не пришли только итальянский посол из-за болезни и немецкий по случаю траура – в Германии умер президент Эберт) и чиновники (были министр иностранных дел Аарон Саенс и жена министра финансов Пани) чувствовали себя неловко рядом с «оборванными коммунистами».[428]

Новый министр труда Моронес предлагал пролетариату отказаться от собственных классовых целей: власть уже завоевана мирным путем, и теперь следует сосредоточиться на задачах экономического развития страны и поддерживать на этом пути национальный капитал. Иностранные наблюдатели заметили, что на первомайской демонстрации 1925 года КРОМ отказался от всех былых революционных лозунгов и плакаты официального профцентра призывали рабочих покупать только национальные товары.

Среди иностранных наблюдателей мексиканского Первомая 1925 года был и советский полпред. Формально праздник при Кальесе стал общегосударственным: были закрыты все фабрики и учреждения, прекращено движение трамваев в Мехико. Рабочую демонстрацию принимал, выйдя на балкон Национального дворца, сам президент. Вечером состоялся «громадный», как выразился Пестковский, митинг на арене для боя быков, на котором присутствовали около 20 тысяч человек. Советский полпред пришел на митинг без приглашения[429]

и оказался там единственным представителем дипломатического корпуса.[430] Сначала выступал лидер лабористов Рикардо Тревиньо – публика аплодировала, когда он говорил о капиталистической эксплуатации, и освистала оратора, когда тот свернул на необходимость сотрудничества труда и капитала. Выступавший за Тревиньо Моронес был, по оценке Пестковского, более умелым оратором: он предостерегал против «забастовочной анархии» и предлагал постепенное улучшение условий труда. Не удержался Моронес и от антикоммунистической риторики: «Мы закроем границы перед теми, кто стремится создать раскол в нашем рабочем движении и работает против Мексиканской рабочей конфедерации»

[431] (то есть КРОМ).

Лидер же КРОМ по-прежнему наслаждался всеми прелестями государственного поста – он любил бриллианты, дорогие автомашины, красивых женщин и роскошные вечеринки в своем похожем на дворец доме. «Сам Моронес принадлежит к числу людей, разбогатевших на мексиканской революции, и является ловким политическим спекулянтом», – так характеризовал его Пестковский в донесении в Москву.[432]

Ряды КРОМ при Кальесе еще больше выросли. Правда, цифры к тому же изрядно завышались. Даже официально значившееся в документах число 1,5 миллиона человек не имело ничего общего с действительностью; а в 1926 году КРОМ вообще объявил о двухмиллионном членстве. Из-за своей соглашательской позиции КРОМ не имел никакого влияния на самых сознательных и хорошо организованных рабочих Мексики – железнодорожников и нефтяников. Сильно ослабли его позиции и среди текстильщиков, которые на момент основания КРОМ были главной социальной базой профцентра. Среди членов КРОМ преобладали рабочие госпредприятий (типографий и арсенала), госслужащие, портовые рабочие Веракруса и Юкатана, работники театров, официанты, тореадоры, уличные торговцы, глашатаи. В КРОМ состоял даже союз проституток Мехико. 60 % членов были сельскохозяйственными рабочими, за которых велась борьба с аграристами. Формально на 1926 год в КРОМ входили 75 федераций и 1000 синдикатов. Однако во всех мексиканских профсоюзах членство было формальным, а взносы, если они вообще платились, собирались крайне нерегулярно.

Многие профсоюзы вступали в КРОМ потому, что при Кальесе только его забастовки признавались законными. При таком раскладе в более чем 90 % случаев государственные арбитры принимали решения в пользу рабочих. Были утверждены к тому же законодательные нормы, по которым на предприятии фактически запрещалось существование «профсоюзов меньшинства», то есть независимых организаций, не входящих в КРОМ. В таких случаях вести переговоры с предпринимателями имел право только «профсоюз большинства».

КРОМ по-прежнему занимал ярую антикоммунистическую позицию, в то время как его «рабочий атташе» в Москве Мартинес якобы вел переговоры о присоединении КРОМ к Профинтерну. Моронес считал коммунистическую идеологию чуждой мексиканскому национальному характеру и подчеркивал, что мексиканский пролетариат получит от «рабочего» правительства Кальеса гораздо больше социальных благ, чем русские с их кровавыми революциями. «Комитет действия» КРОМ (никакой внутренней демократии в этом профсоюзе не было) указал на необходимость выявления и исключения всех членов компартии. Пестковский писал в Москву: «В репрессиях против коммунистов активное участие принимают лабористы, выбрасывая коммунистов из союзов и лишая их заработка».[433]