История моей жизни и моих странствий

Из Одессы я поехал в Харьков, а отсюда домой, куда и прибыл в первых числах сентября месяца. Свое продолжительное отсутствие я объяснял родным и знакомым тем, что по дороге из Ромен, в Полтаве, заболел холерою и долго лечился. - На другой день после моего приезда ко мне пришли за оброком на последнюю треть года и требовали 1150 рублей асс. Тогда я послал к управляющему Рагузину слезное письмо, в коем просил его сбавить с меня хотя сколько-нибудь оброка, по той именно причине, что в настоящий год я понес большие убытки и разорение. На это письмо мною получен был от Рагузина ответ, чтобы требуемый оброк я заплатил беспрекословно; а когда он сам приедет в слободу, то дело разберет и оброк сбавит. Нечего делать, отдал оброк. После этого, чего я мог ожидать от Рагузина по тем обещаниям, которые он дал мне в Петербурге относительно взыскания убытков с виновников моего ареста и разорения и относительно восстановления моего кредита? Разумеется, ничего. Мало того. Стороною до меня начали доходить слухи, будто бы все мое имение скоро будет арестовано, а меня самого если не отдадут в солдаты, то, наверное, сошлют в дальнюю вотчину. Быть может, эти слухи были преувеличены, не верны. Но ведь кто знает? Все может случиться с крепостным рабом. Так мне в то время думалось.

В декабре месяце я начал приготовляться к побегу и сделал последние распоряжения. Решено было ехать мне с женой; семилетнюю же дочь нашу оставить до поры до времени на попечении ее бабушки Ланиной. Наступил новый, 1832 год. Не радостно привелось мне встретить его...

1832-1835

1 января, ночью, выехал я с женою на почтовых в Харьков. Здесь встретился с шурином моим Ланиным, который привез мне и жене годовые паспорта под именем кишиневских жителей Григорья и Елизаветы Кисловых. Отсюда втроем отправились в Могилев, что на Днестре. Тут с шурином мы условились, что он немедленно поедет в Кишинев, выхлопочет там мне с женой заграничные паспорта и отправит их в местечко Бричани Бессарабской области, где мы должны уже быть и дожидаться. Сказано - сделано. Шурин уехал. На другой день я подрядил одного жида везти нас до местечка Бричани. Санная дорога уже рушилась, а на колесах ехать было еще нельзя; словом, стояла распутица - так что мы с трудом добрались до Бричани. В этом местечке не оказалось ни одного русского, все евреи. Нечего делать: наняли квартиру у еврея. Комната оказалась весьма неприглядною, с каким-то особенным тяжелым запахом. Жена моя не видала таких скверных покоев; ей и было противно. Прожили мы тут более недели. Скука была непереносная. Наступила Масленица. Жена каким-то манером ухитрялась печь блины - и это составляло для нас большое удовольствие. В субботу на Масленице получен был от шурина заграничный паспорт, и на другой день мы отправились на молдавскую границу. По переезде границы, ночевали у одного молдавана. Потом наняли у него две повозки, уложили на них свое имущество и двинулись в путь по неведомой для нас стране в главный город ее - Яссы. Ехали то горами, то долинами, останавливаясь в корчмах, где ничего нельзя было найти, кроме вина и водки. Молдаванского языка я не знал, да и в деньгах не понимал счету; денег тогда находилось при мне около 14 000 рублей. Впрочем, кое-как я изворачивался и понемногу привыкал Наконец мы прибыли в первый молдавский город - Баташаны; остановились на постоялом дворе в жидовской корчме. Из повозок мы перенесли свое имущество в большую комнату и сложили в углу. В этой комнате находилось множество жидов и молдаван полупьяных; тут же продавали водку и вино. Я оставил жену при имении, а сам пошел на базар. В некоторых лавках торговли чисто русские мужички, с бородами. Я обрадовался; вступил с ними в разговоры. Оказалось, что они закоренелые старообрядцы, давнишние молдавские подданные: отцы и деды их пришли сюда из России еще во времена Петра I. По их словам, в Молдавии много русских; живут своими селениями, занимаются хлебопашеством и садоводством, особенно же торговлею. Жить им очень привольно, податей платят мало; в рекруты их не берут. Старообрядцы, в свою очередь, расспрашивали меня про Россию. Я им рассказывал, что для свободных у нас житье хорошее; но господским крестьянам жить очень худо: бедность, барщина да оброки совсем их измучили. Старообрядцы об этом не мало жалели.

В Баташанах мы пробыли менее суток. Отсюда я нанял большой фургон на четверке лошадей до Ясс, куда приехали 1 марта. Остановились на постоялом дворе, в отдельной от других комнате. Наш хозяин умел говорить несколько по-русски. Это мне пригодилось. Я послал о своем местопребывании письма в Москву, Кишинев - к шурину и в Арзамас к родственникам. Потом объявил свой паспорт русскому консулу.