История Ности-младшего и Марии Тоот

— А я и не прошу тебя бегать никуда, я сказал только, чтобы на векселе стояла подпись поручителя. Где ты его возьмешь, как раздобудешь, проскользнет ля он сюда, как призрак, сквозь заточную скважину, — до всего этого мне дела нет! Я хочу только одного, чтобы на векселе стояла подпись поручителя. Понял? Ности вспыхнул и сердито, заносчиво вскинул голову.

— Ты, верно, забыл, что разговариваешь с Ности!

— Я попросту ставлю условие в ответ на предложение, — с невинным видом ответил Кожехуба, потирая руки, как будто мыл их под краном.

— Неприемлемое и оскорбительное условие!

— Если ты считаешь условие оскорбительным, я готов его взять обратно. А неприемлемым — так не принимай!

— И не подумаю.

Он еще в комнате напялил кивер на голову, пинком сердито отшвырнул назад саблю и, задыхаясь, помчался прочь, крикнув возбужденно уже с порога:

— Кожехуба, ты не джентльмен!

На другой день они встретились в пивной у кегельбана, где перед обедом собиралась обычно вся городская интеллигенция.

В эту пору приходил туда и барон Коперецкий, да и все, у кого хватало сил бросать шары. Kriegspartie [4] проходило обычно увлеченно и шумно. Здесь находили себе выход подавленные воинственные инстинкты кротких словацких господ.

Подпоручик был невесел. На его красивом тонком лице отразились следы бессонной или в кутеже проведенной ночи, под глазами залегли синие подковки. Он был, очевидно, все еще расстроен вчерашним инцидентом и поэтому не глядел на Кожехубу. Но вдруг сбил сразу все девять кеглей, сорвал громкие крики «ура!» и от этого тотчас повеселел. Любой заправский игрок в кегли забывает обо всех земных бедах, услышав сладостный шум падения всех девяти кеглей; Поэтому, проходя мимо Кожехубы, хмельной от успеха (ведь в такие мгновения человек может простить даже своему смертельному врагу), Ности, не выдержав, бросил ему:

— Ты очень разозлил меня вчера, Тивадар!

— А у тебя, право, не было причины злиться, — возразил Кожехуба. — Ведь о чем я тебя попросил?

— Пожалуйста, не говори так громко.

— О сущей безделице, — продолжал он тише. — Можно было бы запечатать твоей же печаткой и надписать на конверте, что разрешается открыть в такой-то день. А раз ты сказал, что вернешь деньги к сроку, то и вся морока ни к чему.

— Разумеется, разумеется, но все-таки, знаешь… Лени, принесите кружку пива. — И тут же снова обратился к Кожехубе: — Ведь верно, знатный был удар? А что до вчерашнего дела, я подумаю, тут можно будет кое-что предпринять. («Теперь ты уже попал ко мне в капкан», — подумал Кожехуба.)

И на самом деле, подпоручик явился к нему под вечер очень кроткий, без всякого чванства и высокомерия.

— Пришел все-таки? — равнодушно спросил его Кожехуба.

— Нелегкая меня принесла, давай сюда бумажку, подпишу, — глухо проговорил Ности. — Кого ты хочешь? Кожехуба принес чернила, перо и чистый бланк векселя.

— Ну, допустим, полковника вашего, рыцаря Адальберта Штрома, — предложил Кожехуба.

— Иди ты к черту со своим рыцарем, — крикнул Ности, — у него такой прекрасный, каллиграфический почерк, что, хоть убей, его не подделаешь!

— Тем лучше, — рассмеялся Кожехуба, — по крайней мере, не понадобится эксперт по почеркам. Ности вздрогнул.

— Что ты сказал? — хрипло спросил он, потемнев лицом,

— Ничего. А что я сказал? Это же пустая формальность. Отточенное гусиное перо скрипнуло разок и побежало по бумаге… Ох, и работенка же была! (Ну, да ничего, другой раз не будет такой трудной.)

Ности вздохнул, вытер вспотевший чуб и с такой силой швырнул перо, словно то была увесистая балка.

— Вот! — прохрипел он. — Погляди, все ли в порядке, потом запечатаем.

Кожехуба глянул вполглаза и увидел, что все прошло отлично. Над фамилией Ности кривились спотыкающиеся неуверенные буквы «Адальберт фон Штром».

Итак, готово дело! Кожехуба сунул руку в сейф и отсчитал тысячу форинтов. Теперь пускай мчится Ности в Раец покорять девушку.