История о разрушении Трои

Дарет в латинской прозе Средних веков; Гвидо де Колумна

Особенности литературной судьбы Дарета хорошо сформулирована двусмысленностью слова Historia, «История» в заголовке книги; с одной стороны, история — это книги историков, начиная с Геродота и Тита Ливия, и в этом контексте Дарета пытались воспринимать наиболее образованные из его читателей, от Исидора Севильского до некоторых его издателей XVI века; но с другой стороны, начиная с позднего Средневековья, слово «История», точнее

«История о…», Histoire de… звучит прежде всего как заголовок множества популярных книг, прежде всего пересказанных или написанных прозой рыцарских романов, и сохраняет такое звучание много веков (в России еще в XVIII веке выходило много «Историй о…», например, «История о славном рыцаре Полиционе, египетском царевиче», и тому подобное). Любовь Ахилла к Поликсене, становящаяся одной из главных движущих сил интриги — почти революционное новшество с точки зрения эпической традиции о Троянской войне, но нечто вполне само собой разумеющееся для рыцарских романов и «историй о…», в общество которых попали благодаря «Дарету» писавшие просто историю Корнелий Непот и Саллюстий Крисп. Через неясность представления древних о том, был ли Дарет эпиком или прозаиком и через двусмысленность заголовка его книги открывается его место в общей картине развития эпических жанров европейской литературы — от героического эпоса через рыцарский роман к современному роману; в контексте этого процесса нужно рассматривать средневековые переработки Дарета.

Из прозаических латинских переработок «Истории о разрушении Трои» самой ранней является версия X века, сохранившаяся в библиотеке Лейденского университета[79]

, а самой известной — «История разрушения Трои» мессинца Гвидо де Колумна, написанная в конце XIII века (т.е. после Иосифа и Альберта)[80]. Гвидо, вместе с некоторыми современными исследователями, считал, что латинский Дарет является сокращением греческого; его не устраивает лапидарная лаконичность Дарета, бывшая для многих доказательством его правдивости: «хотя некий римлянин по имени Корнелий, племянник великого Саллюстия[81],

и позаботился перевести эти книги на латинский, однако, чересчур заботясь о том, чтоб быть кратким, многие детали повествования, которые весьма могли привлечь внимание читателя, ради излишней краткости неподобающим образом выпустил»[82]. Пропуски «племянника Корнелия» Гвидо восполнял за счет Диктиса и других известных ему авторов (Вергилия, Птолемея, Исидора и пр.), но более всего за счет Бенуа де Сент-Мора, о котором пойдет речь ниже (причем ссылки Гвидо на «Дарета» иногда относятся к «настоящему», «нашему» Дарету, а иногда к Бенуа, который сам нигде не упомянут); «История разрушения Трои», хоть и написанная по-латински, приобретала под пером Гвидо черты средневекового рыцарского романа.

Книга Гвидо имела чрезвычайную популярность, неоднократно издавалась и переводилась на все языки. В двадцатых годах XIV века появляются ее переводы (а также переработки, получавшие затем свою судьбу) на итальянский, затем на французский, английский, немецкий, испанский и прочие языки. Даже чаще, чем переводы, писались и издавались переработки (сокращения, расширения, стихотворные переложения), получавшие затем собственную судьбу, часто скрещивавшуюся с судьбой источников — Дарета, Бенуа, самого Гвидо[83]. Следует отметить французскую переработку Гвидо Раулем Лефевром; английской переработкой Лефевра была вышедшая в 1474 году известная книга Кэкстона Recuyell of Histoire of Troye, которой пользовался Шекспир.

К Гвидо де Колумна восходят и древнерусские прозаические повествования о Троянской войне[84]

, сохраняющие упоминания Дарета и заимствованную у него информацию. Одна из версий была напечатана в 1709 году[85] и на протяжении XVIII века неоднократно перерабатывалась и переиздавалась[86]. Из многочисленных разноязычных версий «Троянских сказаний» можно упомянуть курьезную латинскую повесть, являющуюся переводом на латинский с одного из славянских языков (с польского?)[87], причем среди латинского текста имена собственные сохранены в искаженном и славянизированным виде[88]. Иногда славянизация заходит и дальше: Ифигению приносят в жертву не Диане, а Цвентане (sacrificium Cvêntanae). Латинский переводчик, как показывают многие места, знал классическую латинскую литературу (по крайней мере, Овидия), так что решение о сохранении славянского колорита было принято в какой-то степени сознательно.

Дарет в литературе на новых языках; Бенуа де Сент-Мор