История ОБХСС и экономическая преступность в России в ХХ веке

Оказалось, что на простых ремешках для часов и прочей галантерее можно делать неплохие деньги. Один мужской хлорвиниловый плащ в магазинах стоил 10 рублей, полиэтиленовые скатерти шли по два рубля за штуку, ремешки для часов — по 80 копеек, а зажимы для галстуков — по рублю. А счет этим неучтенным товарам шел на сотни и тысячи. Так, например, в мае 1967 года Раскин с Вошилой «толкнули налево» сто плащей и триста скатертей, заработав на этой сделке 1600 рублей. В июне того же года Вошила получил от старшего мастера Ухтомского завода 900 ремешков для часов и 336 зажимов для галстуков. Разумеется, нигде не учтенных. Прибыль мошенников от продажи «неучтенки» перевалила за тысячу рублей. И таких эпизодов оперативники ОБХСС установили десятки.

Неудивительно, что во время обысков у членов преступной группы было изъято свыше 4 тысяч рублей наличных денег и ценных вещей на сумму почти 11 тысяч рублей. А, кроме того, похищенных товаров на общую сумму более 6 тысяч целковых. Все эти ремешки и скатерти в самом скором времени отправились бы в торговую сеть и принесли аферистам немалый доход, если б не умелые действия сотрудников ОБХСС.

Шизофреники вяжут веники…

Да, была такая песня, достаточно популярная:

Шизофреники — вяжут веники,

А параноики — рисуют нолики, А которые просто нервные,

Те спокойным сном спят, наверное.

В нашей истории тоже найдутся и шизофреники, и параноики, а особенно — нолики. Длинные ряды ноликов, приписанных к доходам ловких умельцев. В каждой советской кинокомедии непременно фигурировал сумасшедший дом. В просторечии — дурдом, или Канатчикова дача.

В теневой экономике на вес золота ценились деятели, которые умели организовать работу подпольных цехов с надежным государственным прикрытием. Чтобы шли неучтенные барыши, чтобы можно было жить не на одну зарплату. Тут нужно уметь и «подмазать» руководящих товарищей, и найти рынок сбыта — да такой, чтобы следственные органы не подкопались. Хотя бы — до поры до времени. Не менее важно вовремя свернуть производство и скрыться, не замарав собственной репутации. Чтобы в другом городе или в другой сфере со временем можно было открыть новое аналогичное производство. Не менее тайное и не менее доходное.

Государство боролось с цеховиками весьма решительно. Практически одновременно с поправками, вводящими смертную казнь за валютные операции, высшая мера наказания была введена и за хищения социалистической (читай — государственной) собственности в особо крупных размерах. Под эту статью можно было подвести практически любое нелегальное производство в тогдашнем СССР.

Одним из первых крупных цеховиков, подведенных под расстрельную статью, стал Зигфрид Газенфранц, устроивший себе частное трикотажное производство во Фрунзе, столице Советской Киргизии. Вместе с Зигфридом в расстрельные камеры отправились еще двадцать нибелунгов-подельников.

Но наши главные герои ловчили не в Киргизии. Они орудовали поближе к Кремлю и Лубянке. Главное действующее лицо этой истории — Борис Ройфман. Этот подпольный бизнесмен создавал цеха при различных государственных предприятиях и организациях аж с 1947 года. Умел рискнуть с умом. Более того, жизни не представлял без риска. Несколько раз ему удавалось ускользнуть из сетей правоохранительных органов. Случалось и подкупать оперативников… В 1957 году Ройфман запустил производство неучтенной продукции в трикотажном цехе общества глухонемых в городе Калинине. Рынок сбыта он наладил с помощью надежных, давно прикормленных администраторов средней руки, мелких столоначальников. В условиях дефицита продукция глухонемых пользовалась колоссальным спросом — и он быстро сумел сколотить капитал. Все мы помним о дефиците на мясные изделия и сыр при позднем Брежневе, на дефицит спиртного, того же мяса, а также сахара, носков и мыла при Горбачеве. Но редко вспоминаем, что до середины шестидесятых стране не хватало тканей… Даже самых простых, отечественного производства. Ткани были ходовым товаром на черном рынке, цеховики при крупных производствах текстильной промышленности создавали мелкие артели для реализации «отходов» — точнее, списанных государственных поставок в виде шерсти, хлопка, тканей, каучука и фурнитуры, из которых потом появлялись на свет дефицитные джемперы, плащи, блузки, и даже нижнее белье. Так поступал и Ройфман.

Ройфман частенько приезжал в Москву. Ради чего делать деньги, как не ради «красивой жизни»? А Москва — средоточие той самой красивой жизни… В конце концов он элементарно «купил» за две тысячи «новыми» место технолога на столичной текстильной фабрике. И принялся врастать в московскую жизнь, приглядываясь к «деловым» возможностям.