История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей

Хотела было Элфи спросить, где отец, но не посмела. И вообще она молчала, только сонно моргала глазами, мало что понимая из того, что говорила ей тетя Мици. Тетя же охала, ахала и причитала — видно, нежданное появление падчерицы было для нее настоящим бедствием! Наверняка боялась, как бы девчонка не вздумала остаться у них насовсем. Ахая и охая, тетя приняла какой-то порошок от головной боли. А Элфи была так измучена, что видела все это словно сквозь какую-то густую пелену; будто она погружалась в зеленое, заросшее тиной озеро. И даже тетя Мици, — она видела только ее очертания, — казалось, не ходила по комнате, а плавала, время от времени хватаясь за голову. Когда она начинала вдруг кричать на Элфи, та вздрагивала, но все равно ничего не отвечала, потому что не могла уже больше ни думать, ни следить за словами мачехи. Будто ей сейчас было не пятнадцать, а всего пять лет и она затруднилась бы даже сказать, где болит..

Еще раз Элфи вздрогнула от прикосновения мягкого, теплого одеяла, наброшенного на нее, но не проснулась. Не проснулась она в своем кресле и тогда, когда домой вернулся отец. Тогда тетя Мици обо всем рассказала отцу, и они порешили, что утром тетя Мици поедет пораньше в город, забежит до работы к Элфиной бабушке и поговорит с ней о девочке. Поскольку тетя Мици работает там поблизости, в кафе на проспекте Ракоци. Утром, когда она уехала, Элфи еще спала, но уже не в кресле, а на постели, куда ее сонную перенес отец.

Тетя Мици вышла из дому в половине шестого и поехала прямо к Элфиной бабушке. Та сидела у окна с бледным, осунувшимся от бессонницы лицом. Всю ночь просидела она так, ни на минуту не смежив глаз, не раздеваясь: ждала Элфи. И чего она только не передумала со вчерашнего вечера, с девяти часов! Сначала она сердилась, ворчала: опять нет девчонки дома ко времени, опять где-то болтается. В десять часов бабушка уже места себе не находила. Дедушка пробовал уговорить ее, успокоить, но все напрасно. Время с десяти до одиннадцати тянулось страшно долго, томительно. Еще никогда не бывало, чтобы до закрытия ворот Элфи не возвращалась домой. Но, когда грохнули, захлопываясь, ворота и к себе в квартиру с ключом в руке проследовала дворничиха, бабушке в голову полезли всякие страшные мысли: Элфи попала под трамвай или еще с ней что-нибудь случилось. Дедушка посидел с нею вместе, попробовал успокаивать. Но что мог он сказать? Разве угадаешь, где может болтаться глухой ночью девчонка, которой еще нет полных пятнадцати лет? Что-то скажет теперь дворничиха, когда Элфи заявится домой?

Но, по совести говоря, бабушку уже мало трогало мнение дворничихи. Лишь бы только Элфи возвратилась поскорее домой! Бабушка пообещала себе, что влепит негоднице две затрещины, прежде чем та успеет пикнуть. Но и это еще необязательно… Скорее всего, она расплакалась бы, если бы Элфи в четверть двенадцатого, еще раз и два — пока не услышат — нажала кнопку звонка, пришла бы наконец… расплакалась бы от радости и облегчения. Но мы уже знаем, как все получилось. Около двенадцати ночи появилась Бэби Нейлон. Бабушка видела и слышала ее шаги, так как она не отходила теперь от окна и каждый скрип парадной двери заставлял взволнованно биться ее сердце.

Бэби горделиво простучала каблучками по двору и даже взглянула на бабушкино окно. Она видела в нем свет ночника и могла бы, конечно, сказать бабушке, что видела Элфи и что та не посмела позвонить и убежала, но Бэби, разумеется, не сделала этого и только усмехнулась про себя: «Зачем это я вдруг стану говорить? Это уж совсем будет походить на предательство! Чего доброго, Элфи еще ее потом ябедой назовет…»

Всю ночь напролет просидела бабушка у окна. Каждый час показался ей годом. Давно лег в постель и заснул дедушка. Бабушка и на него рассердилась: как может он спокойно спать в такой час? И, если Элфи смертельно устала, измучилась, прежде чем добралась до дома отца, — что тогда сказать о бабушке?! Она хоть и ни на миг не отошла от окна, но проделала за ночь путь куда дальше и труднее, чем Элфи! Всю ночь бродило ее сердце по страшным, пустынным дорогам страха, гнева и сомнений. Каждое следующее мгновение она проклинала Элфи или дрожала в страхе за нее. Словно взбиралась на горы — голые, крутые, бесконечные в своей череде, — чтобы тут же сорваться вниз с каждой из них. То мертвой, то жертвой злодеев видела она свою бедную девочку. Как боялась Элфи, едучи на трамвае сквозь незнакомую, полную опасностей ночь большого города! А тем более, когда она, одна-одинешенька, осталась стоять под шелестящими деревьями на проспекте Красной Армии! Но что был ее страх в сравнении с ужасом, охватившим бабушку! «Что с ней? — думала бабушка. — Где же она может быть?»