История одной деревни

Штумм Берта Адамовна была арестована 11 июня 1938 года. Нужно сказать, что в тот день было арестовано немало джигинских немцев. Среди них был, в частности, и Биркле Михаил Александрович.

Из «Книги Памяти Краснодарского края»

«…Биркле Михаил Александрович

Родился 11.06.1891 г., Молдавия; немец; образование начальное; б/п; кузнец колхоза им. К. Либкнехта. Проживал: Анапский р-н, с. Джигинка.

Арестован 11 июня 1938 г. Приговорен: тройка УНКВД Краснодарского края 28 сентября 1938 г., обвинение: являлся участником контрреволюционной организации… Приговор: расстрел. Расстрелян 15 октября 1938 г. Место захоронения – Краснодар. Реабилитирован 9 мая 1960 г., военный трибунал СКВО…»

11 июня 1938 года Михаил Александровичу исполнилось 47 лет. Это был день его рождения. Все, что осталось сегодня в семье Биркле от деда, – его фотография. На этой фотографии он запечатлен в форме поручика царской армии. И фотография эта сделана предположительно в 1914–1917 годах. Молодой, бравый офицер. Усики молодцевато подкручены, взгляд смелый. Похоже, и эта страничка биографии Михаила Биркле не была забыта, когда ему выносился суровый приговор.

Из воспоминаний Людмилы Биркле

«…Моя мама рассказывала мне, что дед Михаил Биркле попал в дальнейшем в тюрьму города Краснодара. Там ему было предложено подписать бумаги, что он согласен с предъявленными обвинениями. Обвинение же было связано с политическими вопросами. Деда обвиняли в том, что он является участником контрреволюционной организации. Дед наотрез отказался подписывать, говоря, что никакого отношения он, простой кузнец, к политике не имеет. И его расстреляли. Хотя когда в 1960-е годы мы получили первую справку о реабилитации, то в ней было сказано, что Биркле Михаил Александрович погиб спустя 10 лет после ареста, в трудовом лагере. И только из справки о реабилитации, которая пришла уже в 1993 году, мы узнали, что деда расстреляли в Краснодаре 15 октября 1938 года. То есть через пять месяцев после ареста…»

Предъявленные обвинения, похоже, казались Михаилу Биркле настолько абсурдными, что он надеялся своим отказом убедить и своих обвинителей в этой абсурдности. Вместе с тем, отказываясь подписывать бумаги с предъявленным ему обвинением, он уже одним этим ставил под сомнение то, что обвинители его правы. А это уже проблема. И в таких случаях, похоже, у обвинителей находился более действенный способ убеждения. Расстрел. «Нет человека – нет проблемы».

Жизнь в Джигинке замерла. В прямом смысле. То есть она, эта жизнь, вроде бы и была. Но затаилась. Чтобы ее не вычислили, не определили, не опознали, не уничтожили. Отныне отношения людей определял страх. Стало больше недоверия, беспокойства, горя. И забот стало несравненно больше.

Из воспоминаний Андрея Пропенауэра

«…Были арестованы самые крепкие и работящие люди. И это сильно отразилось на работе колхоза. До этого была возможность по воскресеньям давать колхозникам выходные. Но теперь, когда было уничтожено столько рабочих, и речи быть не могло, чтобы иметь время на отдых. Народ работал с раннего утра до поздней ночи, все планы и обязательства выполнялись. Первенство по району держалось у нас, и Красное знамя переходящее оставалось у нас…»