Французский дивизионный командир генерал Ферри, на которого известие это произвело большое впечатление, предупредил об этом французскую дивизию — своего соседа слева, британскую 28-ю дивизию — соседа справа, канадскую дивизию, которая должна была занять через два дня часть его фронта, и алжирскую дивизию, занимавшую остальной участок его фронта обороны. Еще более важным было то, что Ферри предупредил об этом своего командира корпуса Бальфурье и офицера для связи от штаба Жоффра, который прибыл навестить его дивизию.
Как же реагировали на это два влиятельных лица? Бальфурье назвал Ферри легковерным шутником и пропустил мимо ушей оба его предложения: обстрелять окопы германцев, чтобы уничтожить баллоны, и уменьшить число бойцов на тех участках фронта, которым угрожали газы.
Офицер для связи не только назвал всю эту историю мифом и тем поставил на ней крест, но и устроил Ферри выволочку — во-первых, за то, что он снесся с британцами непосредственно, минуя соответствующие инстанции, а, во-вторых, за то, что Ферри вопреки доктрине Жоффра принял меры к уменьшению гарнизона поставленной под угрозу позиции. В итоге на основании свойственных французской армии обычаев Ферри поплатился за свою инициативу отстранением от должности.
Генерал Пютц, принявший от Бальфурье оборону левой части сектора своими двумя дивизиями, был не больше последнего склонен верить рассказам о газах, хотя новое предупреждение пришло 16 апреля уже из бельгийских источников.
Пютц с усмешкой рассказал при случае эту историю британскому офицеру для связи от 2-й армии Смит-Дорриена — но, видимо, не счел нужным поставить о ней в известность свои собственные войска. В итоге они оставались в полном неведении, пока не задохнулись в облаках ядовитых газов.
Единственные меры предосторожности были приняты британцами. Была проведена воздушная разведка, но ей не удалось обнаружить чего-либо необычного, и Плюмер просто передал предупреждение о возможной опасности своим командирам дивизий, с оговоркой: «За что купил, за то и продаю!». Частям не было предложено или приказано принять какие-либо меры предосторожности против отравляющих веществ, а через несколько дней был позабыт и самый факт предупреждения, ибо газы казались весьма «неджентельменской» новинкой!
Знакомство с обычной для германцев практикой использования в печати всяких инсинуаций и провокаций должно было бы привлечь внимание британского командования и пробудить его подозрения. Дело в том, что переданное по радио 17 апреля германское коммюнике гласило:
«Вчера к востоку от Ипра британцы применяли снаряды и бомбы с удушающими газами».
Фактором, безусловно усыплявшим всякое подозрение о готовившейся атаке, было отсутствие всяких сведений о том, что германцы накапливающие здесь резервы для атаки. Отсутствие таких признаков было обязано не особым мерам предосторожности, а просто отсутствию резервов вообще. И только благодаря этому германцы не смогли использовать наиболее эффективную внезапность, превзойти которую им не удалось затем за все время войны.
Германское главное командование, столь же некомпетентное в научных вопросах, как и командование его противника, придавало немного значения новому оружию. Оно так мало в него верило, что изобретатель Габер, встречая на своем пути препятствия вместо поддержки, должен был использовать как емкости для ОВ не снаряды, а баллоны. Выпуск газа из баллонов всецело зависел от благоприятного ветра, а так как чаще всего во Фландрии дуют западные или юго-западные ветры, то германцы всецело зависели от случайности.
Обнаружив свое новое оружие преждевременно и за низкую цену, германцы позволили своим противникам отплатить им тем же, пока не было произведено достаточное число химических снарядов, которые могли заменить собой газобаллоны.
Однако, как ни слаба была вера германцев в это оружие, все же представляется непонятным, как они могли совершенно не подготовиться к развитию возможного успеха. Оказывается, Фалькенгайн не дал никаких свежих резервов для этого наступления и даже отказал в просьбе выделить дополнительные боеприпасы. Фалькенгайн просто хотел испробовать газы в помощь наступлению, которое само по себе являлось маскировкой задуманного им удара против России. Если бы удалось сгладить выступ ипрского фронта, тем лучше, — но дальше его побуждения не шли, и шире вопрос не ставился.