Внутренние трения среди союзников создавали новые трудности. В частности, возникали разногласия относительно справедливого распределения участков фронта, занимаемых каждым из союзников. В кампании 1917 года британцы, взяв на себя основную тяжесть наступления, отвечали только за 100 миль линии фронта, в то время как французы в обороне держали другие 325 миль. В конце кампании Хейг пришел к соглашению с Петэном, что расширит свою зону до Баризиса, лишь южнее Уазы, что удлинит фронт в общей сложности до 125 миль. Ввиду его перехода к оборонительной тактике, столь незначительное увеличение зоны ответственности едва ли может рассматриваться как справедливое, однако в результате тяжелых потерь английские войска сейчас испытывали даже большее напряжение, чем это было в середине года, на пике их силы. Но прежде, чем это растяжение фронта было осуществлено, Клемансо, новый французский премьер-министр, вмешался с требованием, чтобы британцы взяли на себя еще дополнительные тридцать миль, вплоть до Берри-о-Бак. Клемансо угрожал, что подаст в отставку, если это требование не будет выполнено, но в конечном счете согласился на обсуждение его в Версальском комитете. Последний предложил компромисс: британцы должны занять приблизительно половину длины спорного фронта. В ответ Хейг сам пригрозил уйти в отставку; эта угроза вызвала кризис в Высшем военном совете и его консультативном комитете, в результате чего родился исполнительный комитет. Тем временем Хейг сам приехал к Петэну и достиг с ним договоренности, что британские войска возьмут на себя лишь участок до Баризиса — то есть тот, который причитался им по первоначальному соглашению. Это было примечательная уступка Петэна, которая способствовала возникновению духа доверия между командующими. 2 февраля Высший военный совет утвердил это соглашение между двумя верховными главнокомандующими, мудро проглотив оскорбление, нанесенное его собственному достоинству. В связи с описанными событиями странно выглядят заявления о том, что Хейг был вынужден «заниматься политикой» против своей воли, а также утверждения, что такое растяжение фронта стало причиной случившегося позже прорыва.
Однако ретроспективно определить соотношение сил между соответствующими фронтами теперь легче, чем согласовать их в то время. Имея 99 дивизий, французы должны были удерживать 300 миль фронта, в то время как британцы с 58 дивизиями (каждая из которых насчитывала несколько больше штыков), удерживали только 125 миль, даже после растяжения их зоны ответственности до Баризиса. Однако половина французской линии (от Сен-Михеля на восток) имела второстепенное значение. Если даже в этом случае французы могли высказать претензии по поводу соотношения протяженности зон ответственности, то британцы могли справедливо утверждать, что они имели перед собой более важные цели, а позади себя — меньшее пространство для отступления; наконец, на их фронте плотность сил противника тоже была больше. Но французы в свою очередь могли апеллировать к тому факту, что основная масса немецких резервов размещалась так, что могла быть брошена на любой из участков.
Взвешивание вопроса, составленного из столь разнообразных элементов, требовало стратегического анализа чистого научного свойства, принимая во внимание тот факт, что такой анализ должен был проводиться людьми, по определению скованными национальными предпочтениями и склонными в первую очередь обращать внимание на проблемы своей страны. Ллойд-Джордж в этом смысле являлся некоторым исключением, но широте его взглядов мешала его склонность быть нетерпимым к позиции его собственных людей, особенно когда она казалась ему узколобой или вредной.