История Первой мировой войны

Разногласия между ним и сэром Уильямом Робертсоном, его официальным военным советником, увеличились на протяжении 1917 года. Робертсон с подозрением относился к вмешательству политиков в военные планы и к неортодоксальным идеям Ллойд-Джорджа, в то время как тот чувствовал, что единственная стратегическая идея Робертсона состояла в том, чтобы слепо поддержать Хейга и отвергать любые альтернативные схемы. Результатом этой политики «открытого чека» стал Пашендаль и усиливающееся стремление премьер-министра получить себе нового военного советника. Это стремление привело к назначению в Высший военный совет и его военный комитет сэра Генри Уилсона, которого Ллойд-Джордж уважал как солдата, считая его более перспективным и заслуживающим доверия. Но когда новый орган был преобразован в исполнительный комитет, Робертсон потребовал, чтобы он, как глава Имперского Генерального штаба, тоже стал его членом. Премьер-министр возражал, что совмещение одним человеком двух постов нарушит сам принцип, по которому создавался Военный совет, объединив разные взгляды в один. В результате возрастающие разногласия достигли высшего накала. Премьер-министр решил эту проблему, назначив Робертсона британским представителем в Версале, в то время как Уилсон стал начальником Имперского Генерального штаба с урезанными функциями. Это стало полной неожиданностью для Робертсона, но в итоге спровоцировало его отказ. В свою очередь это стало причиной внутреннего кризиса в британском военном руководстве. После нескольких дней обсуждения Робертсону был предложен его прежний пост, но на новых условиях. Он отказался их принять и подал в отставку, одновременно апеллировав к военному руководству Метрополии.[98] Уилсон поддержал его, и в итоге в Версаль был назначен Раулинсон. Подобные конфликты взглядов, неизбежные в человеческой природе и особенно в совместной деятельности, в итоге сильно ослабили общий фронт. Вдобавок как только преодолевалась одна трудность, на горизонте появлялись новые источники разногласий.

Продолжавшаяся бесцельная трата солдатских жизней в болотах за Ипром привела Ллойд-Джорджа и его кабинет к задержке подкреплений из боязни поощрить дальнейшее расточительство. Это, безусловно, ослабило выносливость частей Хейга во время немецкого наступления. Необходимо, однако, отметить, что эта выносливость качественно и количественно была ослаблена в первую очередь потерей 400 000 человек при наступлениях во второй половине 1917 года. Между тем на правительстве лежала тяжелая ответственность за сохранение жизней нации.

Истинная почва для критики заключается в том, что правительство не обладало достаточной силой, чтобы сменить или наложить узду на командование, которому оно не доверяло, раз оно отказывало ему в подкреплениях, необходимых для обороны. За это отсутствие моральной силы вместе с правительством вину должно нести и общество, так как око показало себя слишком легковерным к жалобам на вмешательства политиков в дела генералов и слишком легкомысленным, веря, что политики всегда в таких случаях не правы. Безусловно, общество склонно недостаточно доверять военным в мирное время, но иногда проявляет излишнее доверие к ним на войне.

Эти политические препятствия, а равно и тенденции политиков окольными путями добиваться того, чего они не смели требовать открыто, сказались также на проекте единого командования. Премьер-министр пошел столь далеко в ноябре, потому что потерял веру уже и в им же рекомендованное лекарство. Взамен этого он пытался найти паллиатив в межсоюзном исполнительном комитете под председательством Фоша, который должен был распоряжаться общим резервом в 30 дивизий. Эта схема решительно была опротестована Хейгом. Когда к нему обратился Фош с просьбой выделить его долю — 7 дивизий, — он ответил, что не может выделить ни одной. Хейг предпочитал договориться с Петэном о взаимной поддержке друг друга.

Когда же настал час проверить это соглашение на деле, оно сразу лопнуло, и Хейг первый стал торопить с назначением генералиссимуса, резко поменяв свою точку зрения. Это изменение позиции имело своей причиной непосредственную цель — «целиком и полностью взять Петэна под контроль и добиться от французов подкрепления, которое предотвратило бы разделение британских и французских сил» (Чартерис).

За случившееся несчастие вину сообща приписали французам; Петэн совершенно ясно дал понять 24 марта Хейгу, что если германцы будут продолжать свое наступление тем же темпом, французские резервы будут использованы для прикрытия Парижа. Но из справедливости необходимо добавить, что хотя первоначальное соглашение говорило лишь о помощи 6 французских дивизий, Петэн фактически к 24 марта послал 9 дивизий, а 26 марта — 21 дивизию, включая 6 кавалерийских. Если эти подкрепления медленнее вводились в дело, чем они прибывали, то все же это не умаляет факта, что данное обещание было выполнено с избытком.