В 1930 г. пророческое замечание Н. И. Бухарина вызвало «смех»[1314]
, как знал в 1970-е гг. Луи Арагон и как знаем теперь мы, совершенно напрасный. После небольших лирических отступлений мнение, что А. И. Рыков своей «типично оппортунистической»[1315] речью «не облегчил, а затруднил себе дальнейшую работу в рядах партии»[1316], выразил принципиальный (в подлинно большевистском смысле этого слова) А. С. Бубнов, тем самым подтвердив самохарактеристику 1923 года: «Для меня единство партии – это не пустой звук. Я дал этому за последние годы не один раз и не одно доказательство своим поведением не на словах, а на деле. И само собой разумеется, что тем более в настоящее время для меня всякая оппозиция представляется делом вредным, а всякие попытки организованной оппозиции делом безусловно антипартийным, т. е. преступным»[1317]. На вечернем заседании ЦК ВКП(б) 19 декабря 1930 г. В. В. Куйбышеву осталось только, фарисейски посетовав на искреннее непонимание А. И. Рыковым всей глубины его разногласий с генеральной линией[1318], констатировать наличие «двух линий, прямо друг другу противопоставленных»[1319], и, буквально сталинскими словами, необходимость установления «огромной сплоченности»[1320] между «советской и партийной верхушкой»[1321]. Контрольный выстрел сделал С. В. Косиор: «…после XVI съезда, когда мы из [оппозиционной] тройки [ПБ] вывели двоих (Бухарина и Томского. –Важный «нюанс»: первого председателя Совнаркома В. И. Ленина утвердил в должности Всероссийский съезд
Глава 2. «Всегда зажжен и вдохновлен желанием работать…» Как хозяин стал главой советского правительства