История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике

Через несколько часов туман рассеялся, и нас стала мучить жара. Мы не могли защититься от палящего солнца и спасались только до определенной степени тем, что оборачивали голову влажной одеждой. Перед тем как наступила ночь, каждый белый человек был измучен жарой до безумия. Негры, видимо, тоже страдали, однако меньше, но время от времени надзиратели окатывали их голые спины морской водой из ведра. Следующий день стал повторением первого. Когда занялся третий день с удручающей жарой, Рамос созвал совет своих офицеров. Не было видно не единого паруса, а наши матросы ослабели, как дети, поэтому мы приняли решение покинуть плот, который сковывал нас в океане, и, пересев в наши лодки, достичь берега. Соответственно, каждому из жаждущих черных была выдана еще одна порция в несколько капель воды и позволено сделать изрядный глоток рома для маскировки перемещения в наши лодки мешка с хлебом и нескольких галлонов воды. Затем мы тихонько отчалили, оставив плот за кормой.

Сначала негры, обнаружив, что освободились от белых хозяев, были, очевидно, озадачены, но вскоре мысль о том, что их бросили посреди океана, видимо, проникла в их черные головы. Они вскакивали с громкими криками и неистовой жестикуляцией рук, рвали на себе волосы и били руками по голове. Диего Рамос взглянул на меня и блеснул своими белыми зубами. «Тяжелый случай, – сказал он, – но бедняги, должно быть, погибнут! Это сократит наши годовые доходы, амиго!»

Как раз в этот момент раздался радостный крик одного из матросов. «Парус! – закричал он во всю силу легких. – Парус! С наветренной стороны!» Довольно заметно вырисовывалось судно с прямым парусным вооружением, идущее прямо на нас. Все матросы в лодке поднялись и стали махать куртками и руками. Прошло не так много времени, когда мы увидели сигнал семафорной азбукой, что нас видят, а чуть позже мы уже благополучно поднялись на борт транспортного корабля его британского величества «Индус». Командир корабля встретил нас с Рамосом весьма вежливо, и мы сразу признались, чем занимаемся. Плот с неграми, все еще остававшийся в поле зрения, делал бесполезными всякие уловки. Ничего не было сказано, разумеется, о том, что негры брошены нами на произвол судьбы, поэтому мы добились большого уважения британца за наш гуманизм, выразившийся, по его мнению, в сооружении плота для них и долгого пребывания вместе с ними.

Как простолюдин Филип Дрейк из Стокфорда, я должен был бы путешествовать на королевском судне в тяжелых условиях, занять место одного из негров в том, что касается оков. Но, как дону Фелипе Драксу, бразильскому купцу и пассажиру на борту утонувшего брига дона Диего Рамоса, мне позволили занять место в кают-компании вместе со своим партнером и относились ко мне со всей предупредительностью, на которую был способен британский офицер в отношении иностранцев, спасшихся от кораблекрушения. Капитан Симмонс качал своей седой маленькой головой в ответ на объяснения дона Диего, но встречал смехом его шутки, и, вообще, у нас были приятные встречи в кают-компании, пока «Индус» не бросил якорь в бухте Кейп-Коста, у поселения в Сьерра-Леоне, где уполномоченные резиденты должны были вынести решение относительно наших негров. Туземцев посадили в каноэ и высадили на берег, поместив на территории королевских мастерских. В течение нескольких дней уполномоченные решили, что их следует отдать в обучение поселенцам на срок двенадцать лет. За это время, по словам Диего, их окрестят и они состарятся. Капитан Симмонс и его офицеры получили вознаграждение за спасение негров, а мы с партнером восприняли наши потери с любезностью, на какую только были способны. Рамос подыскал каботажное судно для нашего переезда в Нью-Тир, мое поселение на Гамбии, и вскоре мы отбыли туда. Это был конец нашего предприятия с «Мирандой». Фирма «Рамос и Драке» сохранилась, но прибыли от ее последнего предприятия поделили между собой огонь, вода и британская филантропия.