Слово catasta, т. е. «место выставки», имело два обозначения. В точности это понимали так, что одно и то же сооружение должно было служить двум целям: представлять из себя клетку внутри и помост сверху. Те, которые стояли наверху, открыто для всеобщего осмотра, имели какие-нибудь общие им отличительные знаки: или венок (это были военнопленные, на что указывала эмблема победы) или колпак (это означало, что за них не давали гарантии. Иногда ярлычок, повешенный на шею, указывал на их характерные черты, происхождение, качества, способности, а в более ранние времена и на их недостатки (по приказанию претора). После выставки начиналась продажа; она производилась с аукциона или по взаимному соглашению, оптом и в розницу; в случае публичного торга объявление об этом делалось заблаговременно. Если продавалась целая партия рабов, то к рабам, предназначенным для работ или для роскоши, присоединяли несколько стариков, представлявших из себя кожу да кости; они проходили благодаря остальным. При розничной продаже, по мере того как торговец показывал одного раба за другим, заставляя их поворачиваться, прыгать или проделывать другие «гимнастические», а также «литературные» опыты, глашатай, взойдя на камень, объявлял их происхождение, их имена, преувеличивал их достоинства и насколько возможно повышал цену. В «Аукционе душ» Лукиана мы видим изображение этого рода продажи и образчик ловкости глашатаев. При частных сделках, когда торговец находился с глазу на глаз с покупателем, он проявлял ничуть не меньше изворотливости. Всем известно, насколько эти люди владели тайной делать мускулы более гладкими, округлыми и блестящими, как они умели продлить внешним образом детство или по крайней мере задерживать первые признаки зрелости; глагол mangonizare («колдовать», «искусственным способом переделывать»), производный от их имени, дает точное представление обо всех этих хитростях. Покупателю они тоже были известны; да и как мог бы он их не знать? Они были предметом самых настоятельных указаний в книгах по сельскому хозяйству, они давали содержание для наиболее часто употребляемых философами сравнений. Варрон и Сенека оба говорят об одном и том же. Плиний, как мы это только что видели, уделял им место в своей «Естественной истории» и Квинтилиан – в своих «Уроках красноречия». Но торговец и сам обладал достаточным красноречием, чтобы восхвалять те достоинства, о которых нельзя было судить по наружному виду, т. е. достоинства и добродетели внутренние. Но пусть он все же остерегается: если только он отступит от трафаретных форм неопределенных похвал, если эти похвалы касаются вполне определенных качеств и специальных способностей, то он уже берет на себя определенные обязательства. Если будет обнаружена лживость его уверений, то покупатель вчинит против него иск. Даже замалчивание, при известных обстоятельствах, может послужить поводом к аннулированию продажи. Эдикт эдилов, внушенный исключительно чувством недоверия к этой категории людей, устанавливал главнейшие случаи, дающие право вернуть купленную вещь. А юристы, по-своему развивая дух и смысл этого закона, говорили в своих толкованиях: «Тот, кто продает рабов, должен предупредить покупателя о болезнях и пороках каждого из них, объявить, если он беглец или бродяга, а также указать, если на нем тяготеют какие-либо судебные обязательства. Все эти заявления должны быть сделаны публично и во всеуслышание во время продажи. Если какой-либо раб продан вопреки этим общим постановлениям или если он не обладает объявленными качествами и не соответствует тому, что про него утверждали или обещали, когда его продавали, то мы присудим покупателю или всякому иному тяжущемуся право вернуть его. Точно так же, если раб совершил уголовное преступление, покушался на самоубийство или спускался на арену, чтобы сражаться с дикими зверями, то пусть об этом объявят во время продажи, и во всех таких случаях мы вынесем свое заключение [о возврате]. Кроме того, если кто-либо обвиняется в том, что он при продаже прибег к обману, сознательно нарушая эти постановления, наше заключение будет обвинительным».