История религии в 2 томах

Картина Вселенной как арены борьбы, в которой созидается мировая структура, была великим открытием человеческого духа, подлинным проникновением в суть сотворенных вещей. Но ахиллесовой пятой всех этих учений являлось обожествление хаотического начала, неизбывный страх перед ним. Поэтому космическая битва представлялась нескончаемой.

Во всем внебиблейском мире один Заратустра хотя и принял эту теорию, но все же отверг ее пессимизм. Его живая вера в Бога открыла ему грядущую победу Добра. Здесь он снова приближается к Библии.

Если греки достигли высочайшей вершины в философском осмыслении идеи Бога, если индийцы пришли к высочайшему пределу «естественной мистики», то, исключая библейское Откровение, в религии Заратустры мы видим наибольшее приближение к Богу Живому. И все же это было «человеческое, слишком человеческое» приближение. Идея священной войны омрачала его чистоту, а уступка традиционному дуализму оставляла уязвимое место, обрекавшее заратустризм на поражение.

Наиболее благотворным и долговечным оказалось учение Заратустры о нравственной свободе. Не слепое, уныло–покорное исполнение предписаний, но сознательный и ответственный выбор доброго начала должен побудить человека встать в ряды воинов Мазды.

Но мечтам пророка о грядущем торжестве его учения не суждено было сбыться. При его жизни маздеизм не распространился дальше Бактрии, а религиозные войны кончились вторжением врагов в Бактру и гибелью престарелого Заратустры.

Около 546 г. до Р.Х. Бактрия вошла в состав персидской державы Кира. Присоединение ее, по свидетельствам Геродота и Ктесия, произошло мирным путем.

Кир всюду проводил гуманную политику: с уважением относился к местным обычаям и верованиям, не допускал массовых убийств и пыток пленных, в городах сохранялось самоуправление, подати устанавливались умеренные.

Слухи об этих событиях не могли не дойти до иудейских пленников в Вавилоне. Второисайя пристально следил за успехами нового повелителя Востока. После ассирийских и халдейских зверств Кир казался посланником всеобщего мира. Если он придет в Халдею, плен Израиля, несомненно, кончится.

Понимая, вероятно, что схватка Кира с Вавилоном неизбежна, Исайя Второй решает обратиться прямо к персидскому царю. В то время пророчествам, исходившим даже от иноземных провидцев, придавали большое значение. Поэтому слово иудейского мудреца должно было быть небезразлично Киру.

Купцы из Ирана часто приходили в Вавилон, и эхо религиозного брожения, возникшего вокруг учения Спитамы после присоединения Бактрии, могло дойти до Второисайи.

Ни один из библейских пророков не возвращается с такой настойчивостью к теме миротворения, как Исайя Второй. Создается впечатление, что это не случайно, что пророк уже знаком с иранским учением о двух духах и хотел как можно яснее утвердить единобожие. Кажется, что он с кем–то спорит, когда с неистовым жаром и страстью говорит о том, что у Бога нет «двойника».

Но в таком случае пророк делает Бога ответственным и за мировое зло. Не звучит ли это кощунством?

Бог для пророка — источник жизни и блага, зло же проистекает от измены Ему.

Второисайя знает о том, что Богу противостоят злые силы. Единственный из всех авторов Библии он прямо говорит о космической битве Творца с чудовищем Хаоса (Ис 27:1; 51:9).

Но борьба Хаоса с Богом и победа Творца — это не схватка «близнецов», как у Заратустры, а торжество Царства Божия над злой волей твари, над силами, которым была дарована свобода, но они извратили пути Создателя.

И все же для людей того времени, да и для многих в наши дни, ответ Заратустры казался более убедительным. Однако не все то, что просто и ясно для интеллекта, соответствует глубинной тайне. Изобразить ее в виде логической модели вряд ли возможно. Второисайя определяет границу для разума, пытающегося охватить тайну Божиих судеб, он говорит о неисповедимой безмерности Творца, о непостижимости Высшего. Восхищенное смирение, рожденное панорамой мироздания, — вот один из верных путей к Богу. Это изумление лучше самой остроумной метафизики приводит к подлинному соприкосновению с верховной Реальностью Сущего.

Таким образом, мы видим, что если восстание против бога в Иране могло вызвать радость и сочувствие у израильского пророка, то искушению поставить рядом с Богом некоего «близнеца» он противился всеми силами души.

Конец неволи. Вавилон, 546–538 гг. до Р.Х.

Неизвестно, дошли ли до Кира пророчества Второисайи, и если дошли, то как он к ним отнесся. Но вот пришло время, когда пророк мог проверить, насколько его надежды основательны. После присоединения Бактрии армия Кира двинулась на Вавилон. Персидский царь к тому времени уже знал, что и Вавилон не окажет сопротивления.