В зависимых государствах форма налогов была несколько иная, но тяжесть их, насколько возможно, еще увеличивалась, так как, кроме римлян, здесь грабили еще и туземные дворы. В Каппадокии и Египте и крестьянин и царь дошли в равной степени до банкротства: первый не мог удовлетворить сборщика податей, а последний — римского кредитора. К этому присоединились еще прямые вымогательства не только со стороны самого наместника, но и его «друзей», из которых каждый считал себя как бы имеющим чек на имя наместника и признавал за собой право вернуться благодаря ему из провинции в качестве человека, сделавшего карьеру. Римская олигархия в этом отношении вполне походила на шайку разбойников и обирала провинциалов, словно это была ее профессия, с полным знанием дела; умелые люди не были при этом слишком разборчивы, так как приходилось делиться с адвокатами и присяжными, и чем больше они крали, тем увереннее делали это; крупный грабитель смотрел пренебрежительно на мелкого, а этот в свою очередь презирал воришку; тот из них, кто каким-нибудь чудом подвергался осуждению, гордился выясненной судебным следствием размером суммы, добытой им путем вымогательства. Так хозяйничали потомки тех людей, которые привыкли бывало по окончании срока своего управления возвращаться домой, провожаемые благодарностью подданных и одобрением сограждан.
Но, быть может, еще хуже хозяйничали среди несчастных провинциалов италийские дельцы, еще меньше подчиненные контролю. Наиболее доходные земельные участки, вся торговля и денежные обороты были сосредоточены в их руках. Имения в заморских областях, принадлежавшие италийской знати, были предоставлены всем невзгодам управления через приказчиков и никогда не видели своего владельца; исключение составляли разве охотничьи парки, встречавшиеся уже в эту пору в Трансальпинской Галлии и занимавшие иногда площадь до целой квадратной мили. Ростовщичество процветало более чем когда-либо. Мелкие землевладельцы в Иллирии, Азии, Египте уже в дни Варрона по большей части вели свое хозяйство фактически в качестве закабаленных должников своих римских или иных кредиторов, подобно тому как прежде плебеи зависели от своих заимодавцев-патрициев. Бывали случаи, когда капитал ссужался даже городским общинам за 4 % в месяц. Часто какой-нибудь энергичный и влиятельный делец в целях улучшения своих дел выпрашивал или у сената звание посла109
, или же у наместника ранг офицера, а также по возможности отряд солдат; из достоверного источника передается случай, когда один из этих почтенных воинственных банкиров вследствие нежелания города Саламина (на Кипре) исполнить его требования до тех пор держал в осаде общинный совет в здании совета, пока пять членов совета не умерли с голоду.К этому двойному гнету, — причем каждый из них был сам по себе невыносим, а взаимодействие их становилось все более утонченным, — присоединялись и общие бедствия, в которых в значительной степени, хотя и косвенно, было виновато римское правительство.
Во время многочисленных войн большие капиталы были вывезены из страны отчасти варварами, отчасти же римскими войсками и еще бо
льшие погибли. Из-за слабости римской внутренней и морской полиции повсюду кишели разбойники и пираты. В Сардинии и во внутренних областях Малой Азии разбойничьи шайки стали хроническим явлением; в Африке и Дальней Испании приходилось укреплять все строения, находившиеся вне городской ограды, особыми стенами и башнями. Ужаснейший бич — пиратство — было охарактеризовано нами раньше. Запретительная система, к которой, как к панацее, прибегали римские наместники, когда наступал недостаток денег или вздорожание хлеба (явления, неизбежные при таких условиях), а именно, запрещение вывоза золота или зернового хлеба из провинции, ничем, конечно, не помогала делу.