История русской революции. Том II, часть 2

Давно ли с этой же трибуны грозили съезду карами фронта? Теперь сам фронт сказал свое «конкретное» слово. Пусть армейские комитеты саботируют съезд. Пусть рядовой солдатской массе удалось прислать своих делегатов скорее в виде исключения. Пусть во многих полках и дивизиях не научились еще различать большевика и эсера. Все равно! Голос с Передольской есть подлинный, безошибочный, неопровержимый голос армии. Против этого вердикта апелляции нет. Большевики и только они одни своевременно поняли, что кашевар батальона самокатчиков неизмеримо лучше представляет фронт, чем все Хараши и Кучины с их истлевшими мандатами. В настроениях делегатов происходит многозначительный перелом. «Начинают чувствовать, – пишет Суханов, – что дело идет гладко и благополучно, что обещанные справа ужасы как будто оказываются не столь страшными и что вожди могут оказаться правы и во всем остальном».

Этот момент выбрали злополучные левые меньшевики, чтобы напомнить о себе. Они еще, оказывается, не ушли. Они обсуждали вопрос, как быть, в своей фракции. В стремлении увлечь за собою колеблющиеся группы Капелинский, которому поручено возвестить съезду вынесенное решение, называет, наконец, вслух наиболее откровенный довод за разрыв с большевиками: «Помните, что к Петрограду подъезжают войска. Нам грозит катастрофа». «Как, вы еще здесь? – несется с разных концов зала. – Ведь вы один раз уже уходили!» Меньшевики небольшой кучкой продвигаются к выходу, провожаемые пренебрежительными напутствиями. «Мы ушли, – скорбит Суханов, – совершенно развязав руки большевикам, уступив им целиком всю арену революции». Немногое изменилось бы, если бы они и остались. Во всяком случае, они уходят на дно. Волны событий безжалостно смыкаются над их головами.

Пора бы съезду обратиться с воззванием к народу. Но ход заседания по-прежнему состоит из одних внеочередных заявлений. События никак не укладываются в порядок дня. В 5 часов 17 минут утра Крыленко, шатаясь от усталости, взобрался на трибуну с телеграммой в руках: 12-я армия посылает приветствие съезду и извещает об образовании Военно-революционного комитета, который принял на себя наблюдение за Северным фронтом. Попытки правительства получить вооруженную помощь разбились о сопротивление войск. Главнокомандующий Северным фронтом генерал Черемисов подчинился Комитету. Комиссар Временного правительства Войтинский подал в отставку и ждет заместителя. Делегации двинутых на Петроград эшелонов одна за другой заявляют Военно-революционному комитету о присоединении к петроградскому гарнизону. «Наступило нечто невообразимое, – пишет Рид. – Люди плакали, обнимая друг Друга».

Луначарский получает, наконец, возможность огласить воззвание к рабочим, солдатам, крестьянам. Но это не просто воззвание: уже одним изложением того, что произошло и что предполагается, наспех написанный документ полагает начало новому государственному строю. «Полномочия соглашательского ЦИКа кончились. Временное правительство низложено. Съезд берет власть в свои руки». Советское правителство предложит немедленный мир, передаст крестьянам землю, демократизует армию, установит контроль над производством, созовет своевременно Учредительное собрание, обеспечит право наций России на самоопределение. Съезд постановляет: вся власть на местах переходит к советам. Каждая оглашенная фраза переходит непосредственно в залп рукоплесканий. «Солдаты! Будьте на страже! Железнодорожники! Останавливайте все эшелоны, посылаемые Керенским на Петроград!.. В ваших руках судьба революции и судьба демократического мира!»