История русской революции. Том II, часть 2

На крепость можно было отныне опираться со спокойной уверенностью. Оружие из арсенала выдавалось без помех. В Смольном, в комнате фабрично-заводских комитетов, стояли в очереди делегаты предприятий за ордером на оружие. Столица видела за годы войны немало хвостов: теперь впервые образовался хвост на винтовки. Из всех районов тянулись к арсеналу грузовики. «Петропавловскую крепость нельзя было узнать, – пишет рабочий Скоринко. – Воспетая ее тишина была нарушена пыхтением автомобилей, скрипом подвод, криками. У складов была особенная толкотня. Здесь же, мимо нас, проводят первых пленных – офицеров и юнкеров». В этот день получил винтовки 180-й пехотный полк, разоруженный за активное участие в июльском восстании.

Результаты митинга в цирке Модерн обнаружились и с другой стороны: самокатчики, несшие с июля охрану Зимнего дворца, самовольно снялись с караула, заявив, что далее охранять правительство не согласны. Это был серьезный удар. Самокатчиков пришлось заменить юнкерами. Военная опора правительства все больше сводилась к офицерским школам, что не только сужало ее до крайности, но и окончательно обнажало ее социальный состав.

Рабочие путиловской верфи, и не только они, предлагали Смольному приступить к скорейшему разоружению юнкеров. Если бы эта мера, после соответственной подготовки, по соглашению с нестроевыми командами школ, была проведена в ночь на 25-е, взятие Зимнего дворца не представляло бы никаких затруднений. Если бы юнкера были разоружены хотя бы ночью на 26-е, после взятия Зимнего, не произошло бы попытки контрвосстания 29 октября. Но руководители еще во многом проявляли «великодушие», на самом деле избыток оптимистической уверенности, и не всегда достаточно внимательно прислушивались к трезвому голосу низов: отсутствие Ленина сказалось и в этом. Последствия упущений пришлось поправлять массам, при излишних жертвах с обеих сторон. В серьезной борьбе нет худшей жестокости, чем несвоевременное «великодушие».

В дневном заседании предпарламента Керенский пел свою лебединую песню. За последнее время население России, особенно столицы, находится в тревоге: «призывы к восстанию ежедневно помещаются в газетах большевиков». Оратор цитировал статьи разыскиваемого государственного преступника Владимира Ульянова-Ленина. Цитаты были ярки и неоспоримо доказывали, что вышепоименованное лицо призывает к восстанию. И когда? В такой момент, когда правительство обсуждает вопрос о передаче земель в руки крестьянских комитетов и о принятии мер к окончанию войны. Власти не спешили до сих пор с разгромом заговорщиков, чтобы дать им самим возможность исправить свою ошибку. «Вот это-то и плохо», – кричат из того сектора, где руководит Милюков. Но Керенский не теряется: «Я вообще предпочитаю, чтобы власть действовала более медленно, но зато более верно, а в нужный момент и более решительно». Эти слова странно звучат в этих устах! Во всяком случае, «в настоящее время прошли все сроки», большевики не только не раскаялись, но вызвали две роты и производят самовольную раздачу оружия и патронов. Правительство намерено на этот раз положить конец бесчинствам черни. «Я говорю с совершенным сознанием: черни». Справа встречают бурными аплодисментами оскорбление по адресу народа. Он, Керенский, уже приказал произвести необходимые аресты. «Особенно нужно отметить выступления председателя петроградского Совета Кронштейна-Троцкого». Да будет известно: сил у правительства более чем достаточно; с фронта непрерывно поступают требования решительных мер против большевиков. В этот момент Коновалов передает оратору телефонограмму Военно-революционного комитета по частям гарнизона: «привести полк в полную боевую готовность и ждать дальнейших распоряжений». Керенский торжественно заключает: «На языке закона и судебной власти это именуется состоянием восстания». Милюков свидетельствует: «Керенский произнес эти слова довольным тоном адвоката, которому удалось, наконец, уличить своего противника». Те группы и партии, которые осмелились поднять руку на государство, «подлежат немедленной решительной и окончательной ликвидации». Весь зал, кроме левого сектора, демонстративно аплодирует. Речь заканчивается требованием: сегодня же, в этом же заседании, дать ответ, может ли правительство «исполнить свой долг с уверенностью в поддержке этого высокого собрания».