История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

Бѣлинскій былъ сильно смущенъ своимъ изгнаніемъ изъ университета; онъ даже долго не рѣшался сообщить домой о своей неудачѣ. Крайняя нужда надвинулась на него: и вотъ недоучившійся студентъ, ради куска хлѣба, бѣгаетъ по грошовымъ урокамъ, берется за переводы бульварныхъ романовъ и пр.

Первые литературные опыты. Семейныя отношенія.

Сближеніе съ Надеждинымъ приводитъ его къ журналистикѣ; онъ дѣлается переводчикомъ съ французскаго въ журналахъ своего бывшаго профессора: "Телескопѣ" и "Молвѣ"; переводилъ онъ всякую мелочь, — краткія газетныя сообщенія, анекдотцы. Въ семьѣ дѣла шли все хуже и хуже, и Бѣлинскому приходилось постоянно вмѣшиваться въ жизнь родителей, заступаться за братьевъ, хлопотать объ ихъ судьбѣ. Его поддерживала только дружба съ Станкевичемъ и другими членами этого кружка, — людьми, "отборными по уму, образованности, талантамъ и благородству чувствъ", — какъ онъ характеризовалъ ихъ въ одномъ письмѣ.

Значеніе кружка Станкевича въ жизни Бѣлинскаго. Вліяніе нѣмецкой философіи на убѣжденія Бѣлинскаго.

Отъ нихъ позаимствовался Бѣлинскій своими знаніями нѣмецкой философіи, знаніемъ философскихъ теорій эстетики и исторіи. Мы видѣли уже, что всѣ эти теоріи и y Шеллинга, и y Гегеля отличались крайней отвлеченностью. Уѣровавъ въ нихъ, и Бѣлинскій, и его друзья стали мыслить отвлеченно, — отъ жизни русской они ушли въ идеальныя умозрительныя построенія, — и вотъ юношескій либерализмъ Бѣлинскаго, только что навлекшій ему большую непріятность, сталъ безслѣдно вывѣтриваться. Недавно еще Шиллеръ, благородный защитникъ правъ угнетеннаго человѣчества, былъ для него «богомъ», — теперь Бѣлинскій отвернулся отъ него съ тою рѣшительностью и безповоротностью, на которую былъ способенъ только онъ. Теперь онъ превозносилъ Пушкина, Гёте, Шекспира за то, что тѣ, якобы, стояли внѣ мелочей будничной жизни, что они съ олимпійскимъ величіемъ созерцали вѣчную красоту, и только ей одной служили въ своихъ міровыхъ созданіяхъ.

"Пуще всего оставь политику и бойся всякаго политическаго вліянія на свой образъ мысли! Люби добро, — и тогда ты будешь необходимо полезенъ своему отечеству, не думая и не стараясь быть ему полезнымъ", — писалъ въ одномъ письмѣ юноша Бѣлинскій, покоренный идеалами отвлеченнаго прекраснодушія. "Если бы каждый изъ индивидовъ, составляющихъ Россію, путемъ любви дошелъ до совершенства, — тогда Россія, безъ всякой политики, сдѣлалась бы счастливѣйшею страною въ мірѣ. Просвѣщевіе — вотъ путь ея къ счастью". Въ другомъ письмѣ онъ пишетъ, что политическія движенія французовъ для Россіи ненужны: каждый народъ имѣетъ свой смыслъ, свое значеніе, свой путь. Постепенность развитія — залогъ истиннаго прогресса: "правда, говоритъ онъ, мы еще не имѣемъ правъ, мы еще рабы, если угодно, но это оттого, что мы еще должны быть рабами. Россія еще — дитя, для котораго нужна нянька, въ груди которой билось бы сердце, полное любви къ своему питомцу, a въ рукѣ которой была бы лоза, готовая наказывaть за шалости. Дать Россіи, въ теперешнемъ ея состояніи, конституцію — значитъ погубить Россію". Онъ теперь оправдывалъ правительство, которое "не позволяетъ писать противъ крѣпостного права, а, между тѣмъ, исподволь освобождаетъ крестьянъ". Приводя другіе подобные факты, онъ восклицаетъ: "въ Россіи все идетъ къ лучшему". Онъ рекомендуетъ христіанскую любовь къ ближнему — какъ разумное основаніе общественной и государственной жизни. Онъ готовъ вѣрить, что эта "христіанская политика" есть особый удѣлъ русскаго народа: "быть апостолами просвѣщенія — вотъ наше значеніе!" говоритъ онъ. "Итакъ будемъ подражать апостоламъ Христа, которые не дѣлали заговоровъ и не основывали ни явныхъ, ни тайныхъ политическихъ обществъ, распространяя ученіе своего божественнаго Учителя. He суйся въ дѣла, которыя до тебя не касаются, но будь вѣренъ своему

дѣлу, a твое дѣло — любовь къ истинѣ. Къ чорту политику, да здравствуетъ наука!.. Къ чорту французовъ!", которые занимаются политикой: "Германія — вотъ Іерусалимъ новѣйшаго человѣчества!" — съ такой страстностью впиталъ въ себя Бѣлинскій "умиротворяющія" идеи Шеллинга, особенно Гегеля.

Онъ самъ потомъ говорилъ, что отъ этихъ идей тогда "освирѣпѣлъ, опьянѣлъ", разсыпалъ "неистовыя проклятія" на благороднаго Шиллера за то, что тотъ призывалъ борьбой защищать права человѣчества: "я сорвался съ цѣпи и побѣжалъ благимъ матомъ" — разсказываетъ Бѣлинскій. Когда онъ познакомился съ гегелевской "философіей религіи" и «права», усвоилъ себѣ его историческое міросозерцаніе — онъ всѣ эти идеи принялъ открытой душой — по его словамъ: "новый міръ" ему открылся…

"Все дйствительное разумно".