Читаем История Русской Церкви (1700–1917 гг.) полностью

Петербургская Академия, где преподаватели сменялись особенно часто, в пореформенный период могла похвастаться лишь немногими значительными богословами. Действительно достойны упоминания лишь Филарет Дроздов (1812–1819) и Григорий Постников (1819–1822). И в позднейшее время профессора философии ничем не блистали. Такой признанный специалист по догматике, как Никанор Бровкович, писал в 40–х гг.: «Я… видел, что в нашей системе и то, и другое, и третье с точки зрения так называемой науки представляется далеко не столь прочно, как представлялось до сей поры с точки зрения ригористического православия» [1500]

. Однако он полон глубокой признательности ректору архимандриту Макарию Булгакову (1850–1857) за его лекции по догматике: Макарий дал плодотворный толчок развитию богословской науки. Хотя его лекции, по мнению Никанора Бровковича, были не столь хороши, как его публикации, но просты и ясны, и вообще он был великим учителем! [1501]
Наиболее выдающимся научным достижением Булгакова явилось не «Православное догматическое богословие», а «История Русской Церкви», обеспечившая ему почетное место в русской науке. Суждения современников о нем весьма различны. Ряса ученого монаха и высокое положение в иерархии часто казались Макарию не поддержкой, а бременем, помехой в его научной работе. «Как надоело мне архиерейское служение. Мне ничего так не хочется, как только побыстрее уйти на покой!» — писал он в одном из писем уже в 1867 г. По оценке его биографа Ф. И. Титова, Макарий Булгаков принадлежал к наиболее прогрессивным среди епископов 60–х и 70–х гг. «Макарий Булгаков был иерарх широкого кругозора, светлых взглядов и редкой терпимости к мнениям и убеждениям других, в том числе и своих противников, которых у него было немало» [1502]
. Его «прогрессивные» воззрения наталкивались на особое неприятие со стороны консервативных иерархов, в то время как многочисленные карьеристы с завистью наблюдали за тем, как он безо всяких усилий достиг своего высокого положения. Ему покровительствовал и оказывал явное предпочтение перед другими епископами обер–прокурор граф Д. А. Толстой, ценивший прогрессивность (разумеется, весьма относительную) его взглядов. Большое возмущение вызвало участие Макария Булгакова в разработке реформы церковного суда в 1870 г. [1503]
Стараниями его противника, профессора Московской Академии А. Ф. Лаврова–Платонова, реформа была погублена. Впоследствии Лавров, будучи викарием Московской епархии, оказался в подчинении у митрополита Макария, который доверил управление своей епархии епископу Алексию (таково было теперь имя Лаврова), чтобы сберечь время для работы над «Историей Русской Церкви» [1504].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иисус Христос: Жизнь и учение. Книга V. Агнец Божий
Иисус Христос: Жизнь и учение. Книга V. Агнец Божий

Настоящая книга посвящена тому, как образ Иисуса Христа раскрывается в Евангелии от Иоанна. Как и другие евангелисты, Иоанн выступает прежде всего как свидетель тех событий, о которых говорит. В то же время это свидетельство особого рода: оно содержит не просто рассказ о событиях, но и их богословское осмысление. Уникальность четвертого Евангелия обусловлена тем, что его автор – любимый ученик Иисуса, прошедший с Ним весь путь Его общественного служения вплоть до креста и воскресения.В книге рассматриваются те части Евангелия от Иоанна, которые составляют оригинальный материал, не дублирующий синоптические Евангелия. Автор книги показывает, как на протяжении всего четвертого Евангелия раскрывается образ Иисуса Христа – Бога воплотившегося.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Иларион (Алфеев) , Митрополит Иларион

Справочники / Религия / Эзотерика
…Но еще ночь
…Но еще ночь

Новая книга Карена Свасьяна "... но еще ночь" является своеобразным продолжением книги 'Растождествления'.. Читатель напрасно стал бы искать единство содержания в текстах, написанных в разное время по разным поводам и в разных жанрах. Если здесь и есть единство, то не иначе, как с оглядкой на автора. Точнее, на то состояние души и ума, из которого возникали эти фрагменты. Наверное, можно было бы говорить о бессоннице, только не той давящей, которая вводит в ночь и ведет по ночи, а той другой, ломкой и неверной, от прикосновений которой ночь начинает белеть и бессмертный зов которой довелось услышать и мне в этой книге: "Кричат мне с Сеира: сторож! сколько ночи? сторож! сколько ночи? Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь"..

Карен Араевич Свасьян

Публицистика / Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука