История средних веков

Жак де Витри прежде всего историк-моралист. В первой же книге он сгущает краски для изображения нравов палестинских христиан. Первоначально дьявол не мог найти себе помещения в местах сухих и безводных, т. е. среди тех первых пилигримов, еще бедных, истощенных продолжительными трудами; но, наконец, он увидел дом в полном спокойствии и свободный от всякой опасности, а людей, предававшихся праздности, живущими в их новом обиталище, среди обилия хлеба и масла. Взяв с собой семь духов, более развращенных, чем он сам, он вступил в этот дом с семью смертными грехами. Господь насытил людей, и они сделались прелюбодеями; они пустились в погоню за своими пожеланиями. Они разлеглись в своей грязи так же, как вьючное животное ложится в нечистоте; они ржали как лошади и каждый на своего ближнего. Огонь ниспал на них, и они более не видали солнца, ибо обратили глаза к земле, сделавшись гордыми, заносчивыми, наглыми, недужными, мятежными. Раздраженные леностью и малодушием, ненасытные в своем корыстолюбии, согбенные от пьянства, отвратительные от разврата и мерзости, воры, похитители, убийцы, люди крови, предатели…» Так и сыплет, точно из бранного специального лексикона, епископ в современное ему общество. «Ад распахнулся широко; он приготовил помещение для всех пресыщений и пророков. Всякая добродетель и благочестие исчезли в такой степени, что трудно было найти кого-нибудь, кто отличал бы священное от мирского и чистое от нечистого. Все были увлечены в пропасть. Какова паства, таковы были священники в Святой земле». Историк делает исключение для немногих справедливых и богобоязненных, подобно зерну в куче плевел. Нечестие злых одерживало верх, и их неправда была обильна до того, что часто они совершали симонию, венчали противозаконно, хоронили безразлично всех подряд. Мы узнаем между прочим, что «монахи и монахини бродили и шатались из места в место, посещая вместе с мирянами публичные бани». Все это автор приводит не с тем, чтобы упрекать потомство, но для того, «чтобы оно, омыв ноги в крови нечестия, научалось подражать добрым, проклинать и осуждать злых». Это относится и к тогдашним французам. Автор хорошо знает Париж и на нем останавливается в третьей книге. Тамошнее духовенство он сравнивает с паршивой козой и больной овцой, а клириков называет содомитами. Французских священников он презирает, именуя их скупцами и ханжами. Общество светское должно было пасть ниже. Но у Жака слишком строгий критерий. На него вряд ли кто угодит. Учащиеся студенты во всяком случае поступают дурно, если учатся. «Одни занимаются единственно для того, чтобы знать, — это одно любопытство; другие — чтобы прославиться, — но это тщеславие; иные — чтобы приобрести выгоду, но это корыстолюбие и симония; весьма немногие из них занимались, чтобы получить назидание и назидать других». Парижские студенты, на быте которых несколько останавливается Жак, делились на враждебные национальные корпорации. Он называет англичан пьяницами и шутами, немцев скотами, бургундцев глупыми и грубыми, пуатевенцев льстецами, бретонцев легкомысленными и непостоянными, ломбардцев скупыми, римлян злословными, сицилийцев жестокими тиранами, брабантцев поджигателями и хищниками. Далее этих обидных прозвищ историку некуда было идти. Вообще для внутренней жизни эти две книги представляют много интересных данных. Они служат введением к третьей, которая представляет историю пятого крестового похода, предпринятого на Дамиетту иерусалимским королем Иоанном де Бриенном и Андреем Венгерским в 1217 г., при содействии немецкого флота. В походе участвовал сам автор. Некоторые ввиду несообразно длинного введения к небольшой книге, касающейся одной небольшой экспедиции, полагали, что третья книга принадлежит Оливеру схоластику или кому-нибудь из кельнцев; но это неверно. Сохранились письма Жака в Лотарингию; они буквально повторяют его хронику.