История средних веков

Тип средневекового летописца. После Фруассара начинается третий период, к которому следует отнести произведения XV столетия. Те летописцы, которые трудились по внутреннему влечению, из искренней любви к делу, дорогому для них, кделу, которое было задачей их жизни, даже самой жизнью, — эти трудолюбивые монахи, которые писали «не мудрствуя лукаво», уступают место философам и моралистам Возрождения, людям, стремившимся к особым целям, более или менее искусственным, эгоистическим карьеристам, политическим деятелям или фантазерам. Летописец-монах, всецело, всем существом своим служивший бытописанию, ценивший превыше всего блага другого мира, более всего на свете дороживший рукописями, дававшими ему материал, представляет в высокой степени отрадное явление в средневековой жизни. Большей частью это были замечательные и целостные типы. Труд они ценили превыше всего в земной жизни и, желая увековечить прошлое, очень часто не считали необходимым и уместным отмечать на летописи свое имя. Собственная личность для них не существовала. Аноним, на котором весьма часто зиждется историческая наука, — это поистине высокое явление. Летописец-монах старается записать как можно больше и как можно скорее, пока не угасла эта земная жизнь, которую он так мало ценит. Он хочет этим послужить следующим поколениям и замолить литературным трудом свои грехи.

Мы не можем отказать себе в удовольствии привести для характеристики этих тружеников первого и второго периода рассказ из отдаленных веков, записанный одним из учеников Беды Достопочтенного, умершего в 735 г. С благоговением вспоминая своего учителя, дававшего пример исполнения долга и неустанного труда, он так описывает его кончину, эти предсмертные часы, в которые историк не позволял себе отдыха, посвящая их литературной работе, составлявшей заветную цель его уже угасавшей жизни[296].

«В последние дни учитель, — рассказывает Годберт, —

был занят переводом на англосаксонский язык Евангелия от Иоанна и летописи Исидора Севильского. На Вознесение ему стало трудно дышать; ноги его начали пухнуть.

— Пишите скорее, — говорил он ученикам; — я не знаю, долго ли проживу еще.

Всю ночь он провел в молитве. На следующий день он диктовал до трех часов. Ученики ушли к божественной службе, только один из них остался при нем.

— Теперь остается только одна глава, дорогой учитель, — сказал ученик. Тебе не тяжело ли продолжать?

— Ничего, бери перо и пиши поскорее.

Ученик дописал последнюю строку.

— Теперь конец, — радостно воскликнул он.

— Да, конец, consummatum est, — согласился Беда, велел перенести себя на кресло и запел, восхваляя Отца, Сына и Духа Святого. И только он успел произнести это последнее слово, как испустил дух».

Историк умер на своем посту. И свершилось так потому, назидательно замечает ученик, что «преподобный трудился всегда во славу Господню, почему и отошел к сопричастию небесных радостей».

Третий период

Историография времен Возрождения. Переходя к XV в., мы вступаем как бы в новый мир, полный своеобразных красок, научных интересов, духовной жажды, благоговения к искусству, к пластичной форме, к чувственности. «Всему, что ни есть в мире, высшим убранством служит красота, — скажем мы словами друга Рафаэля, графа Кастильоне, — это победное знамя души, когда, причастная божественному, она небесной своей силой покоряет земную природу и пронизывает насквозь тьму телесного мира лучами своего света». Вместо аскетических церковных идеалов торжествует поклонение античной жизни, дошедшее до формализма с одной и до чувственной распущенности с другой стороны. Люди отринули всякие идеалы, кроме чувственных. С легкой руки Данте, Петрарки, Боккаччо — этих носителей высоких идей, выросших на почве Италии, — общество деятельно принялось за изучение классиков, за разборку древних рукописей; изобретение книгопечатания в 1455 г. быстро двинуло работу. С 1470 до 1500 г. в одной Италии напечатано 5400 сочинений. Это обновляющее движение заметно проявилось и в историографии. Великие произведения исторического искусства чарующе действовали на воображение современников XV в. В Италии не прерывалась связь с Древним Римом. Эта связь обусловливалась и историческими традициями, и языком, который царил на этой земле восемь столетий и который оставался там долго и впоследствии языком образованных людей. К нему легко было вернуться литературе, а историография и прежде велась большей частью на этом языке. Произведения XV в. в Италии отличаются от предшествовавших стремлением приблизиться к великим подлинникам, которые никогда не теряли обаяния.