История татар. Том IV. Татарские государства XV-XVIII вв.

Крымцы смотрели на преемственность власти, естественно, с собственных позиций и выстраивали свою цепь правителей. В 1506 г. на пиру у короля польского и великого князя литовского Александра Ягеллона послы крымского хана вспоминали о традиционных связях между татарами и литовцами, приводя имена предшественников своего государя Менгли-Гирея: «Тактамыша, Чжелегдиня, Перберди, Кебек, Керемъберди, Кадерберди (все это искаженные имена сыновей Токтамыша. — В.Т.), Магметъ Силехмат (т. е. Улуг-Мухаммед

[3] и Сеид-Ахмед. — В.Т.

), Ажи Кгиреи, Мордовлат (Нурдевлет. — В.Т.), Менди Кгиреи» [Lietuvos, 1994, с. 53]. Таким образом, к легитимным монархам не причислялись ни ставленники Идегея 1400-1410-х гг., ни ханы Большой Орды — потомки Кучук-Мухаммеда, ни тем более правители отколовшихся от Орды областей в Среднем Поволжье и за Волгой. В представлении бахчисарайских политиков законная ордынская власть находилась с середины XV в. в руках Хаджи-Гирея («Ажи Кгирея») и его потомков.

Самостоятельные государства, которые образовались на территории Улуса Джучи, обычно обозначались в тюркских языках как «юрты», в московских и литовских источниках это — «орды». В историографии замечен хронологический рубеж, после которого русское обозначение Джучиева Улуса как Орды сменяется Ордами во множественном числе. Это договорная грамота Ивана III с его братом, волоцким князем Борисом Васильевичем от 13 февраля 1473 г.: «А Орды (вместо прежнего „Орда“. — В.Т.), брате, ведати и знати нам, великим князем. А тобе Орды не знати. А коли яз в Орды не дам, и мне у тобя не взяти» [Духовные, 1950, с. 226]. Подобные обороты встречаются в межкняжеских докончаниях 70-80-х гг. XV в., причем в этих документах множественность татарских юртов уже не оставляет сомнения («Орды ведати», «Орд не знати», «в Орды не дам»), т. к. не совпадает с формой родительного падежа единственного числа «Орды не знати» (как в цитированной выше грамоте 1473 г.).

Правда, в отдельных документах того же периода встречаются и фразы с одной «Ордой»: «А Орда знати и ведати нам, великим князем, а тобе Орды не знати…, а коли яз князь велики выхода в Орду не дам, и мне и у тобя не взяти» [Там же, с. 279 — договор между Иваном III и князем Михаилом Андреевичем Верейским и Белозерским 1482 г.; почти то же см. с. 333 — договор между великим князем рязанским Иваном Васильевичем и его братом Федором 1496 г.]; «А коли ти будет к Орде послати, и тебе послати по думе с нами… а без нашие ти думы в Орду не слати» [Там же, с. 297 — московско-тверской договор 1484–1485 гг.]. Но это представляется механическим повтором клишированных оборотов, выработавшихся в течение прошлых десятилетий, до 1473 г., или же (что менее вероятно) выделением Большой Орды среди прочих юртов в качестве получателя выхода.

В соглашении между сыновьями Ивана III, заключенном по его требованию в 1504 г., перечислены те татарские государства, которые считались на Руси самостоятельными: «выходы в ординские, и в Крым, и в Асторохань, и в Казань, и во Царевичев городок…» [Там же, с. 366; то же см. в духовной грамоте Ивана III того же года, с. 362]. Следовательно, к тому времени оформились Крымское, Казанское, Астраханское и Касимовское ханства; Ногайская Орда тогда считалась «казачьим» образованием без определенного статуса; с Сибирским (Тюменским) юртом и Казахским ханством Москва в то время почти не поддерживала отношений (подробнее см.: [Черепнин, 1948, с. 212, 223; Горский, 2000, с. 165–167]).

Однако межгосударственное разграничение постордынского пространства являлось в определенной степени условным. Одним из показателей такой условности служит статус правящих династов. Ни один хан в Казани, Хаджи-Тархане, Чинги-Туре, Сыгнаке, узбекских и казахских кочевых ставках не обозначал свое географическое местонахождение. В глазах подданных и в исходящих официальных документах это был просто «хан» — не казанский, не тюменский и т. п. Исключение составляют Гиреи. Их пышная титулатура с перечислением подвластных территорий и народов, с одной стороны, обнаруживает явное подражание османам, но с другой — демонстрирует притязания и нереализованные амбиции этой периферийной ветви Джучидского дома. Прочие правители на бывших землях Улуса Джучи считали свою принадлежность к «золотому роду» Чингизидов достаточным основанием для декларирования своих монархических прерогатив, без привязки к конкретному стольному городу и тем более к общности подвластных подданных («татарский», «узбекский», «казахский»).

Деградация золотоордынской государственности при всех ностальгических реминисценциях сопровождалась постепенным и неизбежным угасанием харизмы правящего рода. Чингизиды повторили судьбу многих царских домов: как только династия теряет престол, ее монополия на власть перестает признаваться. Период конца XIV — первой половины XV в. был, очевидно, переходным, когда государственная власть начала Чингизидами утрачиваться, и в реальной политике происхождение от Чингис-хана уже переставало играть решающую роль.