Первой значительной переменой в условиях политической и социальной жизни в старых цивилизациях было упрощение и расширение употребления письменности, благодаря чему стало возможным и неизбежным образование более крупных государств и более широких политических сношений. Следующим шагом было введение в употребление лошади и, позднее, верблюда, как средств передвижения, затем колесных повозок, распространение дорог и рост военного могущества, вызванный использованием найденного в земле железа. За этим последовало глубокое экономическое потрясение, вызванное, изобретением звонкой монеты и изменениями в юридической природе долга, собственности и торговли, обусловленное этим удобным, но опасным изобретением. Государства увеличивались территориально, и значение их в жизни человека росло, сообразно с этим, росли человеческие идеи. Исчезли местные боги, наступила эпоха теократии и проповедь великих мировых религий. Положены были также начала толкования истории и географии, первого признания человеком своего глубокого невежества и первого систематического шага к поиску знаний.
Процесс развития науки, так блистательно начавшийся в Греции и в Александрии, временно приостановился. Набеги тевтонских варваров, передвижения на запад монгольских племен, судорожное религиозное переустройство, сильные эпидемии чумы наложили оковы на политическое и социальное устройство. Когда цивилизация снова вынырнула из этого фазиса борьбы и разрухи, рабство уже не составляло основы экономической жизни, и первые бумажные фабрики приготовляли нового посредника для взаимного осведомления людей и взаимного их сотрудничества. Постепенно, там и здесь, поиски знания, систематический научный процесс ожили вновь.
И таким образом с XVI столетия начался, как неизбежный побочный продукт систематической мысли, постоянно увеличивающийся рост изобретений и открытий, которые способствовали все большему общению и взаимодействию между людьми. Все эти открытия и изобретения вели к более широкому полю действий, к более значительной взаимной пользе или вреду, к усилению сотрудничества — и они возникали все чаще и чаще.
Людские умы не были подготовлены ни к чему подобному, и до тех пор, пока великие катастрофы в начале XX столетия не оживили человеческих умов, историк не может указать на какую-нибудь разумно задуманную попытку подготовиться к новым условиям, которые создавались этим растущим потоком изобретений. История человечества за последние четыре столетия похожа на историю спящего в тюрьме узника, неловко и с трудом переворачивающегося, в то время, как тюрьма, в которую он заключен и одновременно дающая ему пристанище, уже загорелась; он не просыпается, но соединяет в тяжелой дреме в одно целое треск и жар от пожара с прежними нелепыми своими сновидениями. Это скорее история такого сони, чем человека, сознательно готового встретить как опасность, так и удобный случай к спасению.
Так как история есть рассказ не об отдельных человеческих жизнях, а о коллективах, понятно, что изобретения, о которых больше всего говорится в исторической летописи, принадлежат к изобретениям, относящимся к облегчению общения. Главные новшества, которые можно отметить в XVI столетии, — это книгопечатание и введение в употребление на океанских парусных судах вновь изобретенного морского компаса. Книги дешевели и, распространяясь, совершенно изменили методы преподавания, методы осведомления общества, споры и толкования, а также основные процессы в политической деятельности. Компас сделал земной шар одним целым. Но почти столь же важно было распространение и усовершенствование пушек и пороха, впервые привезенных с востока в XIII столетии монголами. Это практически уничтожало уверенность баронов в неприступности их укрепленных замков и обнесенных стенами городов. Пушки уничтожили феодализм. Константинополь пал перед пушками. Мексика и Перу пали от страха перед испанскими пушками.
XVII столетие увидело развитие систематической научной печатной литературы — нововведение менее заметное, чем пушки, но гораздо более по своим последствиям плодотворное. Заметной фигурой среди людей, возглавивших это великое начинание, был сэр Френсис Бэкон, впоследствии лорд Веруламский, лорд-канцлер Англии (1561–1626). Он был учеником и, быть может, выразителем мыслей другого англичанина, доктора Джильберта, экспериментального философа из Кольчестера (1540–1603). Этот второй Бэкон, как и первый, проповедовал наблюдение и опыт. Для выражения своей мечты о великой пользе научных изысканий он прибегнул к вдохновенной и увлекательной форме утопического рассказа «Новая Атлантида».
Вскоре возникло Лондонское королевское общество, Флорентийское общество, а позднее и другие национальные общества для поощрения изысканий, печатания научных трудов и обмена знаниями. Эти европейские научные общества сделались источниками не только бесчисленных изобретений, но также и разрушительной критики нелепой теологической истории мира, которая господствовала в течение многих веков и уродовала человеческую мысль.