«Возможны аппараты для навигации без гребцов, даже большие суда, речные или океанские, которые будут двигаться быстрее, управляемые одним человеком, чем если бы они были полны людьми. Также можно создать повозки без живой тяги, которые будут двигаться, подобно снабженным лезвиями колесницам, на которых сражались в древности. Возможны также летательные машины, посередине которых будет сидеть человек, вращая какой-нибудь винт, вследствие чего искусственные крылья будут рассекать воздух наподобие летающей птицы».
Так писал Роджер Бэкон, но три столетия должны были пройти, прежде чем люди приступили к систематическим попыткам по исследованию скрытых источников силы, присутствие которых он так ясно различал под тусклой поверхностью человеческой жизни.
Но христианский мир обязан арабам не только толчком, который дали его умственной деятельности работы арабских философов и алхимиков; он обязан им также и знакомством с бумагой. Можно без преувеличения сказать, что духовное возрождение Европы сделала возможным бумага. Бумага была изобретена в Китае, где она вошла в употребление, вероятно, во II столетии до Р. X. В 751 г. китайцы напали на арабских мусульман в Самарканде; они были отбиты, но среди захваченных пленников оказались несколько искусных мастеров бумажного дела; арабы переняли от них это искусство. Сохранились до сих пор арабские бумажные рукописи IX века. Умение выделывать бумагу проникло в христианский мир или через Грецию, или благодаря захвату у мавров бумажных фабрик во время освобождения Испании от мавританского владычества. Но испанские христиане не смогли поддерживать работу этих фабрик, и производство бумаги практически прекратилось. Хорошая бумага стала изготавливаться в христианской Европе не раньше конца XIII века; тогда во главе этого дела стояла Италия. Это производство дошло до Германии только в XIV веке, но лишь к концу этого столетия настолько разрослось и удешевилось, что печатание книг сделалось выгодным предприятием. Вслед за этим, в силу естественной необходимости, стало развиваться книгопечатание, так как оно отвечало самым очевидным нуждам. И духовная жизнь человечества вошла в новую, гораздо более яркую фазу своего развития. Из маленькой струйки, просачивавшейся из одного ума в другой, она превратилась в широкий поток, в который вливались тысячи, а вскоре и десятки и сотни тысяч умов.
Одним из ближайших последствий развития книгопечатания было появление громадного количества Библий. Другим — удешевление учебников, и грамотность стала быстро распространяться. Но как только значительно увеличилось количество книг в мире, то и шрифт их стал яснее, и потому их легче стало понимать. Теперь уже не приходилось сначала разбирать непонятный шрифт, а потом задумываться над значением текста; читатели могли беспрепятственно усваивать смысл его во время самого процесса чтения. С упрощением чтения возросло и количество читающей публики. Книга перестала быть богато разукрашенной игрушкой или достоянием ученого. Начали писать книги, которыми обыкновенные смертные могли не только любоваться, но которые они могли также читать. Стали писать обыденным языком, а не по-латыни. С XIV века начинается настоящая история европейской литературы.
До сих пор мы касались участия в умственном возрождении Европы только арабов. Обратимся теперь к влиянию монгольских завоеваний. В течение некоторого времени, в пору владычества великого хана, между Азией и Западной Европой установилось свободное сообщение; все дороги были временно открыты, и при дворе в Каракоруме стали появляться представители всех народов. Преграды, которые поставила между Европой и Азией религиозная борьба христианства с исламом, рушились. Папы начали питать большие надежды на обращение монголов в христианство. Единственной религией монголов было до тех пор шаманство, весьма примитивная форма язычества. Папские послы, буддистские монахи из Индии, парижские, итальянские и китайские ремесленники, византийские и армянские купцы сталкивались при монгольском дворе с арабскими чиновниками и персидскими и индийскими астрономами и математиками. История слишком много повествует о войнах и жестокостях монголов и совершенно умалчивает об их любознательности и интересе к науке. Если не в качестве творческого народа, то, во всяком случае, в роли посредников по передаче знания и методов, они оказали на мировую историю сильное влияние. И все, что можно уловить в туманных и романтических образах Чингисхана и Хубилая, подтверждает впечатление, что это были монархи, одаренные не меньшим пониманием и творческой способностью, чем блестящая, но эгоистическая личность Александра Великого, или чем этот, пытавшийся воскресить политических призраков, — энергичный, но малограмотный богослов Карл Великий.