История в назидание влюбленным (Элоиза и Абеляр, Франция)

«Единственному после Христа — одинокая во Христе.

Моя единственная любовь, я удивлена тем, что наперекор всем обычаям написания писем и естественному порядку вещей ты поставил мое имя впереди своего. Получается, жену ты поставил выше мужа, рабыню — выше господина, монахиню — выше монаха, диаконису — выше священника и аббатису — выше аббата. Вассал, пишущий своему господину, ставит его имя вперед своего, но не делается так, когда господин пишет слугам или отец — сыновьям. Всегда имя высшего ставится впереди.

А мы все удивлены еще и тем, что вместо слов утешения ты только усугубил наши тревоги. Мы просили тебя отереть слезы наши, ты же заставил их литься с утроенной силой.

Из всех страдалиц я — самая жалкая. Из всех женщин я — несчастнейшая. Чем большим было мое счастье, когда ты любил меня больше всего на свете, тем горше мои страдания сейчас, после твоего падения и моего позора. Ибо чем выше скала, тем губительнее падение с нее. Среди великих и благородных женщин разве кого-то превозносили, как превозносили меня? И кто из них перенес больший позор и страдания? Какую славу я обрела в тебе и какие страдания! Не знала я меры ни в счастье, ни в горе и, прежде чем стать величайшей страдалицей, вкусила сперва величайшего счастья, и избыток радости завершился избытком скорби.

Если же к моим страданиям прибавить все, что пришлось перенести тебе, то разве была судьба хоть как-то справедлива к нам? Наслаждаясь любовью тайно, в блуде (или как еще назвать то, что было межу нами), мы избегали Божьего гнева. Но когда мы решили исправить содеянное беззаконие, поступив по закону, и скрыли позор блудодеяния священными узами брака, Господь тяжко покарал нас. Не препятствуя так долго греховному союзу, Он разрушил союз священный. Наказание, которому подверг Он тебя, подобало разве что мужу, застигнутому в прелюбодеянии. Но участь, полагающаяся прелюбодеям, пала на тебя за заключение брака — а ведь ты верил, что, раскаявшись и обвенчавшись, мы искупим совершенный грех. Но наказание, которое жены неверные наводят на любовников своих, навела на тебя жена твоя же, верная тебе, как никому.

Каково же мне? Неужели я была рождена на свет, чтобы стать причиной несчастья? Неужели удел женщин — приносить горе любимому, особенно если он талантлив и велик? Не зря же в Притчах мудрец учит юношу опасаться женщин и бегать от них, ибо многих мужей погубили они! Не зря Экклезиаст пишет, что горше смерти — женщина!

Радости любви, которые мы испытали вместе, были чересчур сладки, чтобы сожалеть о них, да и вряд ли удастся изгнать их из сердца. Куда бы я ни глянула, о чем бы ни помышляла — они всегда перед глазами моими и всегда в памяти у меня, пробуждая успокоившиеся было воспоминания и вновь раздувая костер былых чувств. Память о том, что пережили мы, не оставляет меня даже во сне. И во время святой мессы, когда, казалось, помыслы должны быть чище, а молитвы — идти из самых глубин сердца, в воображении моем снова возникают утехи, которым предавались мы, и я думаю больше о грехе моем, нежели о молитве к Господу. Воистину, мне следовало бы сокрушаться в грехах, которые совершила, но вместо этого только вздыхаю об утраченном счастье.

Юность и любовь, пережитые мною, только разжигают во мне желание и тем самым приносят мучения плоти. У меня нет твоей силы духа, и потому превозмочь искушение мне нелегко.

Люди зовут меня святой, но в сердце ко мне им не заглянуть, и потому они не знают о том, что святость моя лицемерна. Я кажусь им святой за целомудренную жизнь, однако истинное целомудрие кроется не в теле, а в душе человека.

Говорят, что я целомудренна. Это только потому, что не замечают, насколько я лицемерна. Люди принимают за добродетель чистоту телесную, тогда как добродетель — свойство не тела, а души. Бог, который читает в сердцах и познает чресла, который зрит и во тьме, он понимает все лучше, видит сокровенное.

Поэтому я, может, и заслуживаю похвалу у людей — но не у Бога, который испытывает сердца и видит сокрытое. Меня, лицемерку, считают религиозной; но ведь и в религии нашей лицемерия намного больше, нежели искренности, и потому наивысшую похвалу у людей получает тот, кто потакает их вкусам.

Богу ведь хорошо известно, что на протяжении всей своей жизни я искала угодить тебе больше, нежели Ему. Даже служение церкви и путь монахини избрала я не из любви к Богу, но из послушания тебе. И вот, взгляни, сколь несчастен мой удел — скорби, скитания и притеснения в этом веке безо всякой надежды на воздаяние в веке будущем».