История в (пост)современном интерьере

Кризис рационализма, даже если это кризис всего лишь одной из его форм, не проходит бесследно. Человечество переживает культурный шок, рождающий свои химеры. Прежняя культура — культура Нового времени, находится в состоянии системного кризиса, причем сложная коллизия ее институций основана на неосознанном возврате к спорам и аргументам далекого XIII века. Тот же Теодор Адорно писал в «Негативной диалектике», что конкретное превосходит общее, иначе говоря, наши модели всегда дефектны, и поэтому с какого-то момента они превращаются в недействительные и разрушительные. Более подробно процесс исследовали и уже более детально описали годы спустя исследователи хаососложности.

Но в то же время — подчеркну еще раз — все это следствия тех самых факторов, потенциальную неистинность (неполноту, ущербность) и соответственно — разрушительность которых предвидели в свое время богословы Парижского университета.

Мир — не состояние, это процесс. Если вы основываете свои действия на социальных моделях, которые всегда приблизительны и зависят от точности измерений, то обязательно окажетесь в ловушке. Еще важнее другое — динамичный и непериодический характер реальности, ее самоорганизующаяся сложность, в которой мы обитаем и действуем. Мир постепенно перестает соответствовать привычным прописям, причем с какого-то момента значительно, и человечество либо начинает его мистифицировать, либо искать утешение в мифологии, поскольку, говоря откровенно, для людей прежней культуры происходящие судьбоносные события все чаще демонстрируют качества анонимности, враждебности а заодно — театральности.

Специфическая ментальность человека Нового времени, основы которой были заложены принятым Европой аристотелизмом и закреплены эпохой Просвещения, уводила человека от великой сложности Вселенной. Проясняя, просвещая сознание, сокрушая традиционалистские дебри и языческие кумирни, линейная, причинно-следственная ментальность одновременно воздвигала невидимый забор между реальной, критической сложностью мира и, как оказалось, человеческой, слишком человеческой методологией его исследования. А заодно выработанной за столетия и канонизированной, «рабочей» моделью жизни, этой, как сейчас выясняется, «погремушкой» истинного бытия.

С какого-то момента, однако, пространство внутри забора оказалось сплошь затоптанным. Стали множиться противоречия, конфликты. И подросшие люди потянулись заглядывать за ими же выстроенные ограничения в поисках иной формулы рациональности и другого замысла реальности. Все это во многом предопределило казусы, парадоксы науки и вообще экзотику философских, да и социальных метаний ХХ века.

Гармония природы оказалась более, нежели мелодична или какофонична, выяснилось, что она — иная, что ее истоки лежат вне человеческих мерок и представлений, по крайней мере, характерных для культуры, развившейся за последние несколько веков. Люди же, если выражаться в терминах этой культуры, — «переменные, способные к независимому перемещению», и потому создают неисчислимое поле вероятностей или, говоря другими словами, освобожденный социум являет собой некое подобие «фазового пространства». При этой, кажущейся на первый взгляд непреодолимой неопределенности, человечество, тем не менее, способно к глубокому замыслу, к долгосрочному, масштабному по своим последствиям действию. Так прежняя европейская культура со всеми своими интеллектуальными и социальными производными вступила в полосу великого кризиса, находясь на перекрестке расходящихся троп, сводимых воедино где-то там, вдали, грядущим и неведомым аттрактором.

Понимание более сложного характера окружающей нас реальности, практики и структур повседневности, нараставшее на протяжении всего ХХ столетия, оказалась все же достаточно неожиданным для просвещенного общества. Сложность новой композиции, жизни на грани хаоса с трудом поддавалась прочтению, либо не поддавалась вообще, в особенности, если исследователь так или иначе продолжал ориентироваться на прежний круг «аксиом».

У нового образа мира, отразившего, словно разбитое зеркало, критичность самой жизни и подлинный динамизм/драматизм бытия, существенно меняется семантика, но практически отсутствует лексика. Хорошая иллюстрация — события 11 сентября 2001 г. Сейчас практически с равной степенью убедительности можно говорить, что теракт провели исламские экстремисты, американские спецслужбы, израильтяне, китайцы, европейцы и т. д. И у каждой из подобных точек зрения найдутся свои квалифицированные сторонники. Язык перестает адекватно выражать реальность. Это и означает, что мир вновь становится анонимным. Ибо если на один вопрос у вас находится десяток ответов, чаще всего это означает, что ответа нет вообще. Вы не понимаете, что происходит в мире, а просто рассуждаете об этом, ибо рассуждать стало жизненно важной привычкой. Тем временем социальный космос стремительно приближается к состоянию Большого Взрыва, который, возможно, и породит совершенно новую человеческую вселенную.