История в (пост)современном интерьере

Другой путь был гораздо сложнее. Модное ныне слово «глобализация», в сущности, применимо уже к ситуации конца XIX века. Еще, если не ошибаюсь, в 1885 году на Берлинском конгрессе мир был поделен, руководствуясь принципом «эффективного управления» (отсюда — неестественные прямые линии границ, рассекающие и сегодня, скажем, Африку). Глобализация уже была вполне реальной, но специфической, «зональной». Специфика же ее состояла в том, что имперские пространства были окружены тарифными и прочими барьерами. Внешняя торговля развивалась интенсивнейшим образом, отношение ее к уровню производства было превышено лишь в самом конце века, но развивалась она, главным образом, в своих, очерченных таможенными границами и, фактически, запретными для других зонах. Образно говоря, мир напоминал сложенный воедино, но все-таки разрезанный на ломти арбуз. И США как наиболее мощному промышленному государству планеты предстояло эту ситуацию взломать, поскольку только за счет собственных и иных американских потребителей — вспомним о доктрине Монро — решить проблему перепроизводства было невозможно.

На пороге сороковых годов прошлого века, стал активно продвигаться в жизнь принцип свободы торговли — фритрейдерство — как практическая цель американской политики. И еще до окончания II мировой войны были заложены организационные основы ряда международных организаций: ООН и ее специализированных учреждений: Международного валютного фонда, Международного банка реконструкции и развития, и, главное, ГАТТ — Генерального соглашения о тарифах и торговле, из которого уже ближе к нашим дням выросла Всемирная торговая организация.

Следующий метод ведет генезис от сжигания зерна в топках и выливания молока в океан — к высокоиндустриальным войнам, поразившим ХХ век. Ведь производить много возможно только тогда, когда многое можно и уничтожить. А, кроме того, в новой экономике, в принципе, нельзя было создавать слишком долго живущие вещи. Отсюда интенсивное развитие также такой «мягкой формы» деструкции, как мода.

Наконец, проявляется немаловажный «четвертый элемент» — культурный фактор… Чтобы утвердить новый стиль, нужно было взломать коды протестантской этики, которая не допускала того, что являлось императивным для новой экономики: к примеру, избыточное, престижное потребление, понуждающее выбрасывать вещи задолго до их изнашивания. Ведь в рамках протестантской этики одежду следовало носить достаточно скромно, неброско, даже если ты миллионер, нельзя было откровенно сорить деньгами, иначе ты будешь зачислен в разряд шалопаев, парвеню или нуворишей. Так что манера поведения, диктуемая новой ситуацией (избыточное, искусственное, престижное, бьющее в глаза потребление, новые, экзотичные услуги), оказывалась под сенью довольно строгих культурных запретов. Против них началась война, закончившаяся победой и созданием новой социальной общности — общества потребления… Это шаг третий.

И все же, несмотря на форсаж имеющихся возможностей и умелые, но искусственные подпорки, сегодня в ряде стран производительность капитала падает. Она изначально зиждется на создании новых предметных полей, где сравнительно небольшие вложения дают сверхприбыль. В условиях же инновационного спада таких полей в мире существует не так уж много, и находятся они либо в зонах риска, на переднем крае венчурной экономики, либо связаны с теневым бизнесом, либо уже захвачены — раз и навсегда. По ряду отраслей производительность капитала в процветающей Америке упала до уровня конца XIX века, и рост ее практически остановлен с конца 60-х годов прошлого века. 90-е годы были временем надежды на чудо информационной экономики, однако результаты оказались, в целом, мизерными. Но за счет чего же тогда растет ВВП? За счет великолепно отлаженной «штабной экономики», обеспечивающей перераспределения мирового капитала в свою пользу; контроля над финансовыми и ресурсными потоками планеты; квазиренты, собираемой в рамках глобальной геоэкономической конструкции. И еще за счет сверхэксплуатации.

Так мир, лишившись сдерживающего его развитие хозяйственного и демографического баланса традиционного общества, не приобрел, однако, полноты возможностей динамичной, разомкнутой цивилизации, всего многообразия форм адаптации буквально свалившейся на него щедрости, основой чего явились развившиеся таланты нового человечества, преподнесенные обществу личностные дары. Интенсивно использованы они были, пожалуй, лишь в сфере индустриального производства, да и то частично, ибо начали разрушать сложившиеся конструкции, как экономические, так и социальные. Дополнительный парадокс заключался в том, что, пожалуй, основным потребителем человеческих талантов со временем стала индустрия деструкции…

Так, не найдя и не реализовав соответствующую новым экономическим возможностям социальную и культурную оболочку, человечество оказались на распутье.