История в (пост)современном интерьере

Впрочем, национальные государства очевидным образом сохраняются, однако их исключительное прежде положение и полноценная релевантность социальной практике уже частично подорвана, а местами — парализована. Этаж за этажом над прежними субъектами международных отношений выстраивается другой мир: вселенский Олимп и турбулентная среда Новой Лапутании, Трои, Карфагена, — на летучих островах которой прежние, признанные уходящей эпохой игроки заключают все более странные сделки, формируют экзотичные альянсы и союзы. Что же касается игроков новых, то, поскольку какая-то особая заинтересованность в социальном позиционировании у них нередко просто отсутствует, они так и остаются анонимными, неопознанными субъектами действия.

В дополнение к образу начертанной на рушащихся стенах современности огненной скорописи «мене, текел, упарсим» хочу добавить только одну тезу. Все вышесказанное в лучах обыденности выглядит гротескной алармистской страшилкой, почти карикатурой. Обыденность, привычный ход вещей, структуры повседневности, здравый смысл, конвенциональность — все это очевидные барьеры на пути рвущихся из бездны сил и заодно возможности лицезреть их чужеродный, незнакомый облик. Несколько ранее я говорил, что история чем-то напоминает структуру гена, ибо у нее две составляющие. Об инерционности масс и культур уже шла речь, но разговор велся и о том, что в мире существует такой феномен, как свободная личность, рискующая заглядывать в свое подсознание, исследовать собственную природу. Причем личность эта владеет в наши дни необыкновенным инструментарием — организационным, инфраструктурным, финансовым, техническим, технологическим — которым человек не обладал никогда прежде в истории.

Сегодня, как и раньше, люди разных пород и различной природы могут формулировать — на той или другой основе — долгосрочные амбициозные проекты, искать симпатизантов, источники ресурсов, реализуя намеченные цели. Однако теперь у них определенно есть не только всегда доступный человеку шанс, но также уникальные, эффективные, остро отточенные инструменты…

Я думаю четвертое сословие все же чем-то сродни первому: и как его продолжение, ветвь, и как карикатура, извращение. Конечно, речь идет о крайних, пограничных позициях, то есть обо всей сословной рамке.

Я думаю также, что в новом интеллектуальном классе заложено в зародыше нечто большее, нежели «основное противоречие наступающей эпохи», хотя и это тоже. Иначе, откуда родиться простому как «да» и «нет», как «черное» и «белое», такому житейскому классовому конфликту, привычно вдохновляющему социальные проекты сообщества? Причем с обеих сторон. Но есть в этой дилемме бытия — всегда ощущаемой, однако различным образом толкуемой человечьей дихотомии — и нечто большее: здесь кончается долина и начинается предгорье, тут обретаются и предел падения, и вершина восхождения, и даже возможность возвеличивания человечества.

Это два крайних состояния души и догадывающегося интеллекта, а иначе сказать две породы (природы) нового класса — его основная внутренняя коллизия, источник разделения, исторический, или уже метафизический, движитель. Они столкнуться, в конечном счете, продвигаемые своим основным инстинктом и прочувствованным эсхатологическим нетерпением, связанные последним конфликтом истории, обрушив преграду перед вожделенной, желанной целью каждой из сторон. Исход конфликта определит судьбу человечества, но не в смысле его будущности, а как пробу на благородство металла, брошенного на миг в чан с царской водкой, чтобы выявить затем в некотором, прошедшем сквозь горнило остатке, весомость и смысл всего прожитого бытия, его главную, тайную страсть или любовь.

— И в заключение я хотел бы обратиться к России, какой Вы видите ее судьбу в новой мировой ситуации?

— Россия в настоящее время является не субъектом, а скорее объектом в системе мировых связей, причем — что создает дополнительные сложности — объектом сразу нескольких стратегических проектных комплексов, включая закрытые. Этот аспект проблемы, пожалуй, даже более соответствует поднятой теме, нежели прямо поставленный Вами вопрос. Однако картография данной сферы вряд ли может быть прочерчена двумя-тремя линейными векторами стратегий: (пост)современное политическое поле напоминает мне, скорее, ломберный или, так сказать, «покерный» столик, нежели классическую шахматную доску.