История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I. Том1

В результате родился известный 28-й канон Халкидона: «Во всем следуя определениям Святых Отец, и признавая читанное ныне правило ста пятидесяти боголюбезнейших епископов, бывших на Соборе во дни благочестивой памяти Феодосия, в царствующем граде Константинополе, новом Риме, тожде самое и мы определяем и постановляем о преимуществах святейшия церкви тогожде Константинополя, нового Рима. Ибо престолу ветхого Рима Отцы прилично дали преимущества: поелику то был царствующий град. Следуя тому же побуждению, и сто пятьдесят боголюбезнейших епископов предоставили равные преимущества святейшему престолу нового Рима, праведно рассудив, да град, получивший честь быти градом царя и синклита и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому, и будет вторый по нём»

.

Узнав об этой новации, из которой, впрочем, не делалось тайны, римские легаты немедленно потребовали созыва общего заседания, которое состоялось 1 ноября 451 г., — это было последнее заседание Вселенского Собора. Выступили все три представителя папы. Пасхазин тут же заявил, что им известно о некоторых тайных

— якобы — актах, которые неканоничны. Уже известный нам нотарий Аэций возразил, сказав, что никакой тайны нет, поскольку легатам предлагалось присутствовать на минувшем заседании, но те сами отказались, ссылаясь на занятость; а затем прочитал 28-е правило. На самом деле, нотарий, конечно, слегка лукавил — ни при каких обстоятельствах легаты не отказались бы прийти на заседание, если б знали заранее, о чём пойдёт речь. Очевидно, приглашение носило общий характер без уточнения предмета обсуждения, и легаты попались на собственном небрежении своими обязанностями. С другой стороны, возражать было нечего, поскольку их действительно приглашали на заседание.

Первоначально, обозрев многочисленные подписи епископов под каноном, римские легаты решили, что тех заставили

подчиниться чужой воле, и открыто высказали это обвинение в адрес Константинополя. Но к их удивлению, присутствовавшие здесь же Отцы ответили, что никто из них принужден не был. Тогда второй легат, епископ Луценций, начал рассуждать по существу. Для начала он высказал недоумение: если вчера провозглашено то, что ранее канонически не было утверждено, и при этом говорят, что эта практика и ранее существовала, то почему пытаются узаконить то, чем ранее пользовались не по праву? Конечно, это удивление нельзя назвать искренним. Общеизвестно, что церковные каноны, в том числе в части преимуществ той или иной кафедры, возникали спонтанно, по сумме прецедентов

, а не по заранее составленному плану. Каноны почти всегда не столько предопределяли новый порядок, сколько закрепляли уже сложившийся.

Затем в дело вступил третий легат, пресвитер Бонифаций, попытавшийся доказать, что вследствие принятия 28-го канона умаляется честь и достоинство Римского епископа. Он зачитал данное им перед началом Собора поручение понтифика — ни в коем случае не допускать уничижения Римской кафедры: «Если некоторые, по убеждению в значении своих городов, покусились поколебать оное, таких опровергнуть, как требует право». Наверное, едва ли обосновано предположение, будто апостолик заранее знал о готовящемся 28-м правиле, скорее, как можно предположить, он опасался рецидива «Разбойного собора» со стороны того же Диоскора. Это был сильнейший противник, и вряд ли кто-нибудь мог с абсолютной уверенностью сказать заранее, удастся ли свергнуть его с престола, и чем закончится Халкидон. Поэтому-то папа и дал поручение, страхующее его от всяких неожиданностей, — в случае чего, всегда можно было бы признать неканоническими любые определения, инициированные Александрией, если они шли вразрез с позицией Рима. Но в данном случае строгая директива папы против Александрии пригодилась против Константинополя.