История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I. Том1

Потому, опять же с точки зрения даже не права, а официальной неписаной идеологии Рима, princepesявлялся только первым между граждан: «princepes senatus et universorum»(«первый в сенате и среди всех вообще») [127]

. Основанием власти св. Константина являлись его военные успехи, благосклонно признанные сенатом (а что ему оставалось ещё делать?). Но благосклонность — вещь очень переменчивая, державшая св. Константина в скрытой зависимости от воли тех, кто не собирался в существе своём менять старые римские олигархические порядки.

Однако идея народной воли, в первую очередь, конечно, воли самого сената, как основание властных полномочий василевса, шла в явное противоречие с единоличным и абсолютным правлением святого царя, по праву претендующего на более прочный фундамент своей власти. Кроме того, особенно после Никейского Собора, св. Константин всё более и более погружался в содержание православного вероучения и, конечно, не мог следовать римским, языческим устоям своего царствования, целиком покоящимся на «князи человеческие».

Если уж св. Константин, не смущаясь, говорил о себе как о «сослужителе епископов», «епископе внешних»

, «неком общем епископе» [128], то, надо полагать, идея божественного источника его власти к тому времени не могла не привлечь его внимания. Не случайно Евсевий, по-видимому, как и любой придворный писатель, невероятно чуткий к настроениям власть предержащих, специально отмечает в своём труде: «Константина. Бог всяческих и Владыка всего мира соделал императором и вождём народов сам собой. Между тем как другие удостаиваются этой чести по суду человеческому, — Константин был единственный василевс, призванием которого не может похвалиться никто из людей»

[129]. Безусловно, такие речи исходили не только от одного Евсевия, и св. Константин не мог игнорировать — хотя бы внутренне, пока ещё без огласки — формулы, естественные для христианского сознания.

Однако, как известно, одно дело слушать такие идеи, другое — ввести их в политический оборот. В Риме с его старыми традициями, развращённым плебсом и самоуверенным, гордым сенатом, любая ревизия основ государственной власти императора немедленно вызвала бы крайне негативную реакцию. «Рим, погруженный в сон об античности, не любил людей, которые жили исключительно настоящим» [130]

. Если св. Константин и думал об этих предметах, то, пожалуй, рассчитывал всё же на мягкие реформы. К сожалению, даже для робких шагов, должных всего лишь наметить определённую тенденцию, дело не дошло.

Неприятности начались сразу же по приезде царя. Буквально на следующий день император попросил сенат представить ему список людей, пострадавших при Макценции и Лицинии, желая восстановить их в правах, но не получил ответа. Видимо, сенат решил на деле продемонстрировать свою «независимость». Следующее событие уже сенат мог квалифицировать как проявление встречного — со стороны императора — неуважения к себе. Когда 15 июля состоялось знаменитое шествие римлян до Марсова поля, где приносились языческие жертвоприношения, император отказался возглавить его. Конечно, это случилось по иной причине: св. Константин уже не был язычником и, по понятным соображениям, отказался стать во главе процессии, наблюдая её со стороны. Но для сената и римлян важнее был сам факт игнорирования императором древних традиций. Постепенно василевс стал объектом жестоких нападок со стороны толпы черни, которая — величайшее оскорбление — разбила камнями статую императора. Удивительна его реакция: после минутной паузы царь произнёс: «Нельзя сказать, чтобы я это заметил» [131]. Доверчивость, незлобивость императора граничили с наивностью, которой гордый и прагматичный римский ум не прощал никому.

Но главная беда ждала св. Константина внутри семейства и была напрямую связана с его старшим сыном Криспом. Внешне это выглядело незамысловато и почти буднично. Летом Крисп был арестован без публичного объявления причин, допрошен и сослан в Полу, в Истрию. А через короткое время император подписал сыну смертный приговор, приведённый в исполнение непосредственно в месте его ссылки. Что же стояло за этой трагедией, жертвой которой стал находившийся на вершине славы первенец, боевой сподвижник и правая рука св. Константина?