Задумав столь беспримерный поход вглубь Персии, Юлиан, конечно, пытался заручиться помощью высших сил. Надо сказать, что его первое серьёзное решение в качестве царя вызвало серьёзную оппозицию со стороны даже ближнего окружения. Сановники пытались вразумить василевса, объясняя ему, что положение императора на троне не столь надёжно, как ему кажется. Юлиан отверг эти своевременные предостережения, но, видимо, в душе своей испытывал неуверенность, граничащую со слабостью и трусостью. Поэтому, желая скрыть неуверенность и приободриться, Юлиан устраивал частые жертвоприношения, закалывая одновременно сотню быков, множество другого скота и бесчисленное количество птиц. Жертвенники дымились кровью животных, солдаты, пришедшие с Юлианом на Восток, бесчинствовали, пили и переедались жертвенными животными. Состояние царя живо иллюстрирует тот факт, что, по словам Марцеллина, каждый умелый пройдоха заявлял себя предсказателем пред лицом императора, и он верил им
[327]. Не удовлетворяясь только местными прорицателями, Юлиан послал в Дельфы, Делос, Додону и к другим прорицателям вопросить оракулов, нужно ли ему воевать. Оракулы повелевали начинать войну и обещали победу:Между тем дела в государстве резко ухудшались. Военные приготовления требовали новых расходов, а царь, увлечённый языческими богослужениями, нередко самостоятельно исполняя роль жреца, совершенно не желал заняться общественными вопросами. Получив донесения, что в Антиохии народ недоволен ростом цен на хлеб, он по примеру брата Галла велел антиохийскому сенату «заморозить» их. Сенаторы возражали, указывая, что по объективным причинам это сделать моментально невозможно, на что царь раздражался и грозил карами. Видимо, желая потренировать на сенаторах свои литературные таланты, он сочинил памфлет «Антиохийская речь, или Враг бороды», где допустил выражения, едва ли совместимые с царским достоинством, и явные преувеличения. В ответ ему пришлось услышать множество неприличных шуток в свой адрес: его называли «обезьяной», «карликом», «прислужником для жертвоприношений». Наиболее обидным для Отступника было то обстоятельство, что софист Ливаний, уроженец Антиохии, лекции которого юношей он посещал в нарушение клятвы Констанцию, совершенно охладел («он — не философ!») к царю и обещал покинуть город, с которым василевс начал невидимую войну. Юлиан мог снести всё, что угодно, но только не холодность по отношению к себе со стороны признанных им интеллектуалов, поэтому он чувствовал себя глубоко обиженным.
Народные симпатии — дело переменчивое. Как только жители Антиохии сошлись во мнении, что новый царь едва ли соответствует их представлениям об императоре, так престиж Юлиана упал за опасную черту. Его имя в простонародье связывали со всевозможными бедами, накинувшимися на Империю. Вследствие неурожая голодал Запад и Константинополь. Антиохийцы открыто говорили, что голод идёт вслед за Юлианом. К тому же они не желали менять своё вероисповедание, по-прежнему называя себя
Живя в Антиохии, Юлиан с усердием, заслуживавшим лучшего применения, восстанавливал храм Аполлона Дафнийского, ожидая от него столь необходимых ему пророчеств. Оракул, однако, молчал, и находчивые жрецы объяснили это тем, что рядом-де находятся мощи священномученика Вавилы, помещённые, кстати сказать, его братом Галлом в этом христианском храме. Юлиан повелел отнести их на прежнее место в Антиохию, но жители города устроили форменный протест. В многотысячной процессии все христиане Антиохии, а также многие из соседних поселений, прошли с мощами мученика 40 стадий, оглашая во время всего пути воздух пением псалмов и чтением молитв. Юлиан в гневе приказал Антиохийскому префекту Саллюстию, уже не раз спасавшему христиан, найти зачинщиков этого мероприятия. Хотя Саллюстий и был язычником, но очень избирательно исполнил поручение Отступника. Никто не был казнён, хотя некоторые христиане были задержаны под арест. Попутно Саллюстий делал настойчивые представления Юлиану об освобождении задержанных лиц и требовал прекращения судебного процесса в отношении них. Каким-то образом ему удалось убедить Юлиана, и намечавшиеся казни были отменены
[329]. Но для самого Отступника это было первое серьёзное и публичное поражение.В довершение всех бед 22 октября 362 г. огромный храм Аполлона Дафнийского внезапно был уничтожен пожаром. Рассвирепевший Юлиан тут же велел закрыть самый большой христианский храм в Антиохии, полагая, конечно, ошибочно, будто этот пожар — их рук дело
[330].