История всемирной литературы Т.1

Можно отметить и некоторые поэтические приемы древнегреческого эпоса, совпадающие с хурритско-хеттскими и египетскими: таково использование разговора человека с душой для передачи размышлений героя.

Современные специалисты в области исторической психологии придают большое значение отраженному в самом этом приеме осознанию души человека как его «собеседника», что по существу означало зарождение диалогического сознания. Буквально совпадает с одним из эпизодов египетского мифа о Хоре и Сетхе то место в хеттско-хурритской поэме, где Тешуб, зародившийся в Кумарби, спрашивает, как ему выйти наружу. Хеттско-хурритский эпос, как и текст поэмы Гесиода, испытавшей его влияние, обнаруживает следы устной традиции, в частности в характерных повторениях общих мест, таких, например, как:

Взял он в руки жезл, а ноги обул

В буйные ветры, как в сапоги.

Возможно, что и греческий эпический гекзаметр, заимствованный характер которого давно предполагался специалистами по греческой метрике, возник под влиянием размера хурритских и хеттских поэм.

Наконец, нельзя не заметить, что даже традиционный образ Гомера как слепца-рапсода хорошо согласуется с обычаями Древней Месопотамии, где певцы и музыканты часто бывали слепыми.

Хеттские и хурритские поэмы, как и недавно открытые следы значительного воздействия египетской и семитской культуры на греческую, начиная с периода, предшествовавшего микенскому, заставляют рассматривать греческий эпос не только как новую главу истории литературы, но и как продолжение всей предшествующей древневосточной. Когда говорят об отличии древнегреческого типа культуры (времени расцвета Афин) от древневосточного, то при этом не следует забывать, что в самой Греции оба эти типа следовали друг за другом, не прерывая культурной преемственности.

К эпосу о Кумарби примыкает большое число хурритско-хеттских эпических сочинений, дошедших до нас большей частью лишь во фрагментах. В них действуют либо те же герои, но в новых ситуациях (Кумарби задумывает уничтожить всех людей, но его отговаривают другие боги; Кумарби сватается к дочери Океана), либо новые герои — Бог-Защитник, которого боги поставили править на небесах, а потом низложили; Серебро (в хурритском мифологическом тексте названный «Серебро, повелитель, царь геройский»), грозящий стащить с неба луну и солнце, которые молят его:

Ты зачем убиваешь нас, о Серебро!

Мы же свет лучезарный. Светильники мы!

Если нас ты обоих убьешь,

Будешь править ты темной страною!

Каждый из таких новых фрагментов хеттского и хурритского эпоса либо прямо связан по сюжету с Кумарби (Серебро ищет Кумарби в его городе, но не находит), либо повторяет сюжет какой-нибудь части эпоса о Кумарби: богиня Иштар соблазняет плавающее в воде чудовище Хедамму, которое грозило хурритским городам (в поэме об Улликумми такой же эпизод кончается неудачей Иштар, а в поэме о Хедамму она одерживает победу); гора Вашитта рожает, подобно скале-матери Улликумми. С богиней Иштар связано несколько разных эпизодов, которые как бы противоположны друг другу по сюжету: она либо пытается (безуспешно или с успехом) сама соблазнить чудовище, в том числе и каменное (Улликумми), либо ею самою пытается овладеть гора-мужчина (Пишайшас), которому за это грозит наказание (в мифе северносирийско-угаритского происхождения). В некоторых фрагментах рапсод как бы «играет» богами и другими мифологическими персонажами, свободно комбинируя их в новых сюжетах.

Изумляет обилие действующих лиц, включающих не только многочисленный хурритский и старый шумеро-аккадский месопотамский пантеон, но и другие существа, неожиданность их поступков, богатство воображения рапсода, громоздящего эпизод за эпизодом. При различии сюжетов стих и повторяющиеся формулы в этих многочисленных сочинениях настолько однотипны, что каждое из них кажется дополнительной вариацией на одну и ту же тему.

Из других хурритских поэм с древними мифологическими традициями Кавказа перекликается поэма об охотнике Кесси, на которого рассердились боги, сделавшие дичь для него невидимой. Особый цикл представляет хурритская сказка о бессердечном богаче Аппу, которому Бог Солнца дает двух сыновей — Благого и Злого (сюжет, сходный с египетской «Сказкой о Правде и Кривде»), и ее возможное продолжение — сказка о корове, родившей ребенка от Бога Солнца, и бездетной рыбачьей чете, взявшей ребенка на воспитание.