История всемирной литературы Т.1

Вяйнямёйнену приписываются как демиургу и космогонические деяния — создание морского дна и небесных светил: сам мир образуется из яйца, высиженного уткой на его колене. Что касается Ильмаринена, то он находится примерно в таком же отношении к Вяйнямёйнену, как Гефест к Прометею. Это более поздний вариант культурного героя, уже не творца в широком смысле слова, а чудесного кузнеца, древнего мастера-демиурга. Ильмаринен никогда не прибегает к заклинаниям и создает все, вплоть до небесного свода и чудесного сампо, своим кузнечным молотом. Его «золотая невеста» — своеобразная параллель к Пандоре, изготовленной Гефестом.

Архаическая эпика, наряду с культурными героями-первопредками, сохранила и тип отрицательного варианта культурного героя, мифического плута-трикстера.

Примером такого трикстера является в сказаниях осетин «возмутитель спокойствия» — Сырдон. Сырдон — сеятель раздоров между нартскими родами; это он подстрекает Бальсагово колесо к убийству Сослана, чье уязвимое место перед этим выведал; но Сырдон — и беззаботный трюкач, носитель комической стихии; вместе с тем он совершает и серьезное культурное деяние — изобретает музыкальный инструмент — фандыр.

При анализе первобытного наследия в архаическом героическом эпосе обнаруживаются многочисленные типологические параллели с мифологическим эпосом культурно-отсталых (или бывших в недавнее время таковыми) народов: с циклом Эква Пырища у обских угров, с мифами и сказками о Вороне у палеоазиатов и северо-западных индейцев, с мифологическим эпосом индейцев о братьях-близнецах, очищающих землю от чудовищ и т. д. и т. п. В частности, эпос индейцев о братьях, диком (из источника, из кустарника) и цивилизованном (из вигвама), имеет сюжетную схему, весьма сходную с рассказом о приручении Амирани или Батрадза (в кавказском эпосе) их братьями и о совместной дальнейшей борьбе с чудовищами.

Не менее отчетливо проступает в архаическом героическом эпосе наследие богатырской сказки-песни: не только общеэпическая древняя тема борьбы с чудовищами, но специфические для богатырской сказки мотивы чудесного рождения, героического сватовства, мести за отца занимают большое место в архаической эпике (например, в нартских сказаниях или поэмах сибирских тюрков). Героическое сватовство и родовая месть здесь также являются идеальными поступками богатыря (в силу их соответствия нормам родового обычного права).

Богатырство героев архаического эпоса еще порой овеяно колдовским ореолом. С этой точки зрения наиболее яркий пример — старый мудрец Вяйнямёйнен, который чаше пользуется колдовскими приемами, чем мечом. В эпосе сибирских тюрков богатыри проявляют шаманское могущество, но решающие битвы с врагами они выигрывают все же благодаря физической силе.

Колдовством и хитростью овеяно богатырство Сосруко, который чудесным образом превращается в мертвеца, чтобы ввести в заблуждение противника, заковывает в лед великана Мукару и т. п.

Переоценка старых форм богатырства с точки зрения новых воинских идеалов выражена в сказании о смелом, бесхитростном юном Тотрадзе, павшем жертвой коварства Сосруко; в этом случае симпатии эпоса на стороне юного богатыря. Воплощением новых воинско-героических идеалов является в нартских сказаниях булатнотелый Батрадз, действующий исключительно физической силой. Правда, эта сила представлена средствами мифологической гиперболизации: Батрадз сам в роли стрелы или меча пробивает своим булатным телом крепостные стены.

Окончательное формирование типа богатыря связано с созданием особого героического характера. Речь идет не об индивидуальных психологических качествах, а о родовых чертах эпического героя. Эпический богатырь обладает исключительной физической силой, но сила эта все же не безгранична, так как богатырь не является мифическим персонажем. Поэтому в процессе формирования эпико-героического жанра ослабевает гиперболизация силы, и главным идеализирующим моментом становится смелость, внутренне мотивирующая его готовность идти навстречу любой опасности и любым противникам. Богатырь — цельная и прямолинейная натура, ищущая непрерывной реализации своей богатырской энергии и в уверенности в своих силах часто доходящая до их переоценки.

В архаической эпике, где социальные отношения еще в известной мере выступали сквозь призму отношения к природе, героическая гордость и богатырская энергия, неспособность богатыря уступить кому бы то ни было иногда приводят к богоборчеству (Батрадз, Амирани, в древнейшей ветви армянского эпоса — Мгер).

Богоборческие мотивы выражают антропоцентрическое признание человеческой личности как высшей ценности. Вместе с тем свободная самодеятельность богатыря, не терпящая никаких препятствий и ограничений, в конечном счете совершенно естественно, стихийно, имманентно направляется на достижение общенародных эпических целей, и в этом заключается самая суть эпической идеализации.