История всемирной литературы Т.5

Основные исторические сочинения Муратори примечательны прежде всего тем, что в них давалась значительно более объективная оценка средневековой культуры, чем та, которая содержалась в книгах французских просветителей, склонных, по словам Ф. Энгельса, смотреть на все европейское средневековье, «как на простой перерыв в ходе истории, вызванный тысячелетним всеобщим варварством» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 287). В отличие от более радикальных мыслителей, «которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 16), ранние итальянские просветители связывали свои представления о торжестве разума не столько с социально-политическими преобразованиями и будущим третьего сословия, сколько с тем культурным и национальным подъемом, который пережила их страна в прошлом. Вот почему итальянские средние века были для Муратори не только, как он писал, «варварской и страшной эпохой» расцвета феодализма, но и эпохой, отмеченной «большой доблестью и блистательными подвигами», эпохой городских демократий XIII—XIV вв., а также Данте, Петрарки, Боккаччо, подготовивших культурный расцвет XVI столетия и оказавших на новейшую европейскую культуру — Муратори особенно на этом настаивал — ничуть не меньшее влияние, нежели греко-римская античность. Просветительский историзм в Италии питался национальным сознанием и вместе с тем содействовал его дальнейшему формированию.

Дж. Вико

Гравюра Ф. Сессонэ

Неразвитость в Италии первой половины XVIII в. новых, капиталистических отношений обусловила не только слабые, но и некоторые сильные стороны раннего итальянского Просвещения. Не чувствуя поддержки уверенной в своем будущем буржуазии, ранние просветители в Италии редко заходили в борьбе против феодальной системы дальше критики мирских притязаний папства на государственную власть; их произведениям не был свойствен пафос политически революционных идеалов. Но зато у них отсутствовали и третьесословные, буржуазные иллюзии. Современную им действительность первые просветители Италии нередко оценивали трезвее и историчнее, чем самые просвещенные умы Франции и Англии. Сами не отдавая себе в том отчета, они смотрели на окружающий мир глазами не рвущегося к власти буржуа, а угнетенного трудового люда. Вот почему им порой удавалось, опережая современную им метафизическую философию и эстетику, высказывать поражающие своей глубиной суждения о созидательной роли народных масс в истории общества и в истории поэзии. Первая половина XVIII столетия в литературе Италии была не только временем Гравины, Джанноне, Муратори — это было также время Джамбаттисты Вико, мыслителя, у которого, как писал К. Маркс, «содержатся в зародыше Вольф («Гомер»), Нибур («История римских царей»), основы сравнительного языкознания (хотя и в фантастическом виде) и вообще немало проблесков гениальности» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 30, с. 512).

Джамбаттиста Вико (1668—1744) всю жизнь провел в Неаполе. Около пятидесяти лет он преподавал в тамошнем университете право и там же в 1725 г. опубликовал первое издание своего главного труда «Основания новой науки об общей природе наций». Над этим трудом Вико работал до конца своих дней. Третье, расширенное и существенно переработанное издание «Новой науки» увидело свет в 1744 г., когда ее автора уже не было в живых.

Несмотря на несколько архаичный и барочный стиль изложения, изобилующий сложными метафорами и аллегориями, труд Вико действительно закладывал основы совершенно новой науки. За несколько лет до того, как Вольтер ввел этот термин — «философия истории», убежденный противник картезианского рационализма Вико создал оригинальную философскую теорию развития человечества, включив в нее то, что мы назвали бы теперь элементами исторической мифологии, исторической поэтики и исторической эстетики. Именно историзм с неотделимой от него стихийной диалектикой больше всего отличал «Новую науку» от современной ему французской просветительской мысли, и это даже давало повод многим исследователям творчества неаполитанского философа выводить его за рамки европейского Просвещения, игнорируя все то, что связывало Вико в первой половине XVIII в. с Джанноне и Муратори, а во второй — с Филанджери, Пагано и другими неаполитанскими «якобинцами».