История всемирной литературы Т.5

Но отношение к богу не было у Гюнтера однозначным. В стихотворениях 1720 г. звучат сомнение и ропот. «Что делать мне, с чего начать? В чем утешенье и спасенье?» — спрашивает поэт и не находит ответа. Он обращается к богу: «Ах, боже мой, боже мой, помилуй!» И тут же бросает ему вызов своим сомнением. «Что значит бог? Что значит „мой“? Что значит „помиловать“?» Гюнтер далек от атеизма, более того, он мыслит в категориях XVII в.: предустановленное богом не может быть постигнуто разумом. Но, даже принимая этот тезис, он как бы вызывает бога на спор, требует от него объяснения.

И в его последних стихах звучит умиротворение, согласие с богом и божественным миропорядком, но согласие «великодушно терпеливого» человека. Одно из поздних стихотворений так и называется — «Великодушное терпение». Это не просто смирение, не пассивное состояние, это путь человека к желанному идеалу, путь веры. Нужно верить, что бури и молнии принесут в мир очищение и ясность: «Потерпи! Ведь после бури воздух чище и ясней!»

Поэзия Гюнтера — комплекс разных идей, еще смутных и не очень устоявшихся, разных настроений — живого, искреннего, непосредственного жизнелюбия и примиренной созерцательности. Все это теснейшим образом сплетено в ярких, полнокровных метафорах, в неоднозначных образах, характерных для немецкой литературы рубежа двух эпох. И вместе с тем остро и экспрессивно реагируя на тогдашнюю немецкую действительность, он по праву может считаться наиболее национальным среди поэтов первой половины XVIII в. Утверждая новый взгляд на задачи поэзии, отстаивая право поэта на независимость от сильных мира, Гюнтер делал первый шаг по пути к просветительской концепции поэта — проповедника идей разума.

Поэтические образы последних лет, исполненные философских обобщений, тонкий анализ чувств, контрасты грусти и негодования, мотивы сожаления и неудовлетворенности — все это роднит Гюнтера с будущим немецким сентиментализмом, с молодыми героями «Бури и натиска», которые выступят в Германии спустя десятилетия. И в мыслях о грядущих «бурях и молниях», и в «покаянных размышлениях» (одноименном стихотворении) о том, как много он увидел на земле с самого рождения, чувствуется «мученик мятежный» — прямой прототип того, кого позднее увековечит Гете в своем страдающем герое, выходце из германского третьего сословия. Однако в отличие от него лирический герой Гюнтера осмысляет свои бедствия в категориях барокко.

В России лирика Гюнтера привлекла внимание молодого М. В. Ломоносова, оказав известное влияние на его раннее, отмеченное чертами барокко творчество.

Бертольд Генрих Брокес (1680—1747) также начинает свой творческий путь в традиции барокко, по своему стилю примыкая к поэзии Второй Силезской школы. Считая себя учеником Гофмансвальдау и Лоэнштейна, он гордится своим переводом поэмы Марино «Избиение младенцев в Вифлееме» (1715). Ту же традицию непосредственно продолжает текст оратории «Иисус, замученный за грехи мира» (1712). В этой оратории, как и в ранних стихах, проявляются характерные черты барокко: изложение напряженно-драматично, построено на контрастах, изобилует оксюморонами («горькая радость», «светлый мрак», «ужасающе прекрасный»). Образы эти вполне соответствуют содержанию сочинений Брокеса. Он писал о тяжелом положении своей родины после Тридцатилетней войны. Потому у него даже эпистолы в честь высокопоставленных покровителей содержат картины, полные жутких, выпукло очерченных подробностей. Так, новорожденному принцу Леопольду поэт преподносит послание (1716), в котором представлен символический образ женщины «с онемевшей шеей, со спутанными волосами, распухшими веками, за которыми в слезах тонул тоскливый взгляд». Подробно выписывает поэт, как из «полостей сердца» вырывается хриплый вздох, прерываемый рыданиями, — это Германия, раздробленная, истерзанная войной. Лишь в заключительных стихах высказывается надежда на то, что юному Леопольду удастся утешить страдающую Германию.

В зрелом творчестве Брокеса традиция барочной лирики переосмысляется и преодолевается в духе новых идей века, учение Лейбница о предустановленной гармонии нашло у Брокеса художественное воплощение в его главном поэтическом труде — серии сборников стихотворений под общим заглавием «Земное удовольствие в боге» (1721—1728). Заглавие раскрывало идейный замысел поэта: представить богатство и красоту окружающего мира, величие природы, более того — всей Вселенной и тем самым утвердить всемогущество и непревзойденное дарование творца этого мира. Как известно, в качестве одного из доказательств бытия божия в теологических спорах часто выдвигалось именно совершенство природы — якобы это совершенство предполагает искусного создателя.

Но объективно лирика Брокеса служила прославлению самой природы. Живописуя «лучший из миров» в духе Лейбница, Брокес во многом противостоит иррационализму христианской догмы. Великолепие окружающего мира, «земные удовольствия», которые доставляет жизнь, меньше всего уживаются у него с надеждами на загробное блаженство.