История всемирной литературы Т.5

Самый популярный швейцарский писатель второй половины XVIII в., умноживший славу Цюриха, — Саломон Геснер (1730—1788). Он выступал в разных жанрах, но шумное признание приобрел у современников своими «Идиллиями» (5 томов, 1772).

В известной мере неожиданно, что эпоха острых идейных конфликтов отмечена расцветом самого бесконфликтного жанра — идиллии. На эту парадоксальность указывал К. Маркс: «...Во времена сильного, страстного отрицания и отречения, как, например, в XVIII веке, появляются честные и благомыслящие мужи, хорошо воспитанные и добропорядочные сатиры, вроде Геснера, которые исторической испорченности противопоставляют идиллиюнеподвижного состояния» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4, с. 297).

Мир идиллии условен. Герои ее — идеализированные пастухи и пастушки — ничего общего не имеют с реальными персонажами ни настоящего, ни прошлого. Галлер рисовал свой идеал патриархального состояния, возвышая реальных обитателей альпийских деревень, исходя из их действительных достоинств — трудолюбия, умеренности, честности. Геснер полностью абстрагируется от реалий быта, как это было в пасторальной лирике рококо. И все же это новая идиллия, рожденная веком Просвещения. Обращаясь к читателю (1762), Геснер своеобразно обосновывает свое право не изображать современного крестьянства: его невозможно идеализировать, ибо, по мнению поэта, «притеснение и нищета сделали его и безнравственным, и хитрым, и подлым».

Этический и эстетический идеал конструируется в совершенно выдуманном мире пасторали именно потому, что поэт убежден в бесплодности поисков его в реальной действительности.

Хотя обращение к Феокриту традиционно для всех авторов идиллий, но существенно, что Геснер ссылается на античного поэта, минуя французские образцы. Ему ближе Брокес, Гагедорн, он сочувственно пересказывает идеи Бодмера о роли воображения в искусстве.

Идиллии Геснера написаны ритмической прозой. Ф. Шиллер замечает в связи с этим: «Он в нерешительности колеблется между прозой и поэзией, как если б боялся, что условность стихотворной речи слишком отдалит его от подлинной природы, а отказ от этой условности лишит его поэзию полета». Некоторые идиллии написаны в форме диалога, но они не перерастают в драму, ибо не содержат острого конфликта. Поэт Геснер известен, кроме того, как художник-график и художник по фарфору. И герои его идиллий подобны раскрашенным фарфоровым статуэткам. Характеры их однородны, чувства однообразны. Поэт фиксирует состояние, а не действие.

Для современного читателя самое поразительное — огромный успех цюрихского писателя у современников. Его переводили на все европейские языки: в России, во Франции, в Италии были изданы полные собрания сочинений. Наивные и слащавые сцены, в которых амуры воздвигают паруса из роз и жасминов, а героини произносят приторные нежности, доставляли радость новому, сентиментальному читателю. Но Геснера ценили и такие взыскательные современники, как Дидро. Тонкий анализ «прекрасной, возвышенной фикции», созданной Геснером, дан в статье Ф. Шиллера «О наивной и сентиментальной поэзии». «Пастух Геснера... — пишет он, — не может нас восхитить истинностью своего изображения, как природа, ибо для этого он слишком идеальное существо; так же мало может он нас удовлетворить как идеал, бесконечностью мысли, ибо для этого он слишком уж незначительное создание». Но Шиллер признает, что он может нравиться именно тем, что «стремится соединить в себе наивное с сентиментальным, и, следовательно, в определенной мере ответить сразу обоим противоположным требованиям, которые предъявлены поэзии».

В стороне от всяких литературных споров современности стоял Ульрих Брекер (1735—1798). Он не претендовал на славу писателя. И неожиданно для себя приобрел известность, когда один из доброжелателей опубликовал рукопись его автобиографической книги «История жизни и достоверных приключений бедного малого из Токенбурга» (1788—1789). Бесхитростный рассказ о собственной судьбе раскрывал существенные черты социального уклада и образа жизни в патриархальном захолустье тогдашней Швейцарии. В литературе всего европейского Просвещения немного книг, в которых была бы так запечатлена изнурительная борьба человека с нищетой, голодом, борьба за элементарное человеческое существование. В книгу включено письмо, написанное И. К. Лафатеру — крик отчаяния, призыв о помощи, просьба об «отеческом совете», как избежать гибели. Письмо не было отправлено, ибо автору было ясно, что и этот «лучший друг человека» ничем, конечно, помочь не может.