История всемирной литературы в девяти томах: том третий

Успехи новой филологии породили у части гуманистической молодежи пренебрежительное отношение не только к средневековой литературе, но и к Данте, Петрарке, Боккаччо, которые казались писателями простонародными и невежественными. Такого рода тенденции нашли отражение в диалоге Бруни «Петру Истрийскому» (1401). В беседе принимают участие Салутати, сам Бруни, Никколи и Роберто Росси. Вначале Никколи обрушивается на Данте, Петрарку и Боккаччо, но затем автор заставляет того же Никколи с блеском защищать основоположников национальной итальянской литературы. Флорентийский гуманизм выражал в XV в. наиболее передовые стремления общества, и лучшие из его представителей старались сохранить связь с культурными традициями родного города. Бруни переводил на латынь новеллы «Декамерона» и подражал ему в произведениях, написанных на «народном языке» («История Антиоха, сына Селевка»). В 1436 г. он опубликовал на итальянском языке «Жизнеописание Данте и Петрарки», утверждая, что стиль «народного языка» не уступает латыни.

Бруни интересовали вопросы этики и истории. В его произведениях («Введение в моральную философию», «О научных и литературных занятиях», «Спор о знатности») их связывала воедино гуманистическая трактовка проблемы человека и его воспитания. Концепция человека как существа, внутренне свободного и способного достичь духовного и физического совершенства, получила у Бруни дальнейшее — по сравнению с Марсильи, Салутати и Траверсари — обоснование и почти полностью освободилась от наслоения феодально-церковной идеологии. Все люди, утверждал Бруни, рождаются равными, и все они в равной мере нуждаются в гуманистическом образовании, ибо только философия делает человека свободным. В то же время внутренне свободная личность еще не обособлялась от общества: Бруни провозглашал необходимость активного участия в общественной жизни. Идеал свободного человека дополнялся у Бруни идеалом свободного государства.

Бруни стал основоположником гуманистической историографии. В «Истории Флоренции в 12 книгах» и других сочинениях история впервые предстала как некий закономерный процесс, как история людей и социальных слоев, отстаивавших реальные, земные интересы. Бруни занимала прежде всего современность, и в предисловии к «Истории Флоренции» он несколько демонстративно противопоставил свой труд сочинениям гуманистов-антикваров, благодаря которым «история времен Цицерона и Демосфена» известна лучше, «нежели то, что случилось шестьдесят лет назад». Историческое сочинение было для Бруни, так же как для Ксенофонта и Полибия, идеи которых он популяризировал, художественным и вместе с тем нравственно-философским произведением, т. е. формой гуманистической публицистики. По мнению Бруни, закрытие пути к политической деятельности и почестям делает людей инертными; только политическая свобода, существовавшая в доимператорском Риме и возродившаяся в XIV в. во Флоренции, способствовала развитию человеческой личности, формируя доблесть (virtù) — главную, как считал Бруни, силу исторического прогресса.

«История Флоренции», существенно повлиявшая на идеалы гуманистов, была продолжена Поджо Браччолини. Но его «История…» оказалась менее глубокой. Поджо интересовали не столько философские идеи и обобщения, сколько конкретные проявления окружающей действительности. Он создал несколько живо написанных диалогов: «О скупости», «О знатности», «О несчастии государей», «Трехчастная история» и др. Традиционные для флорентийского гуманизма темы рассматривались на фактах из жизни итальянских горожан, и это обусловливало своеобразную реалистичность диалогов и оригинальность их выводов. Так, в «Трехчастной истории» Поджо вскрыл противоречия между правовыми теориями, которых придерживались гуманисты, и реальной политикой. «Мы постоянно видим, — говорит один из участников диалога, — как в государствах люди приходят к высшей власти при помощи силы и что царства управляются не законами, а насилием и жестокой рукою, что противно законам».

Славу писателю принесла антиклерикальная «Книга фацеций». В ней собрано 273 кратких остроумных рассказа, которые Поджо, по его словам, якобы слышал в папской курии в бытность апостолическим секретарем. Чаще всего фацеции осмеивали духовенство, но иногда в них выставлялись в смешном виде таинства христианства. Не все фацеции достаточно благопристойны, но написаны они со стилистическим блеском, свидетельствовавшим о том, что латынь гуманистов приобрела гибкость разговорного языка и могла вторгаться в области, доступные до этого художественной литературе на вольгаре.