История второй русской революции

Военный министр Верховский начал с того, что отрицал саму проблему, подлежавшую рассмотрению. «Люди, говорящие, будто русская армия не существует, не понимают того, что говорят. Немцы держат на нашем фронте 130 дивизий — вот во что они оценивают русскую армию... Приходится слышать вздорные речи, будто с наступлением холодов армия уйдет из окопов и не исполнит своего долга. Это явный вздор», — провозгласил Верховский при аплодисментах слева. Это был вообще первый министр, пожавший рукоплескания не от «правой и части центра», как другие, а от «левой и части центра». И было за что. «Военная программа правительства, доложенная мной на демократическом совещании три недели тому назад, — сообщал военный министр, — проводится в жизнь самым энергичным темпом. Все лица командного состава, так или иначе причастные к корниловскому движению, отстранены совершенно. Их места заняты другими, которые понимают современную обстановку». Увы, несколькими фразами дальше военному министру пришлось прибавить: «И при старом режиме были люди, которые шли, куда ветер дует, и сейчас, при новом режиме, появились генералы — и даже в очень высоких чинах, которые определенно поняли, куда ветер дует и куда нужно вести свою линию». Оратор оппозиции заметил потом, что «это можно применить и к некоторым из тех, кто сидит на скамьях Временного правительства».

Это во всяком случае можно было применить к выступлению Верховского. Военный министр не мог совершенно умолчать о таких отрицательных явлениях, как «анархическое движение на фронте и в тылу и разлагающие пополнения, которые приходят из тыла необученными и недисциплинированными, в полном беспорядке». Но он очень ловко вставил это признание между упоминанием о «трагической истории Корнилова», «в результате» которой и произошел тот или иной «неисчислимый вред», и прямым заявлением: «Одна из причин этого — непонимание войсками целей войны. Задача современного правительства и Совета республики — сделать для каждого человека совершенно ясным и определенным то, что мы не воюем ради захватов своих или чужих». Очень искусно Верховский выдал также «создание частей украинских, эстонских, грузинских, татарских» и т. д. за меру, «которая должна поднять боеспособность армии».., ибо это есть «постепенный переход к территориальной системе комплектования войск». Снабжение армии плохо, но это потому, что «в начале революции думали, что в армии все можно сразу сломать и переустроить»... и «заменили интендантство целым рядом организаций», о которых министр мог говорить и требовать их «сокращения»... совершенно безопасно. Это были организации не «демократические», а земские и городские, которые притом же попали в немилость к солдатам, как содействующие укрыванию от строевой службы в тылу. Наконец, «самый важный вопрос» — о дисциплине. Можно ли восстановить порядок «насилием одной группы над другой» или «привлечением карающей власти со стороны», «усмирением и покорением»? — спрашивал министр. И он отвечал, продолжая свое жонглирование между реализмом и политиканством: ведь «такая стоящая извне сила, которая будет усмирять и покорять, только одна: сила германских штыков». И затем, вместо того, чтобы отбросить с негодованием эту единственную «внешнюю силу», министр оказался не прочь попугать ею: «Если мы сами в себе не найдем силы и возможности устроить порядок внутри страны, то этот порядок будет у нас установлен германскими штыками». А далее выяснялась и цель угрозы. До сих пор порядок восстанавливается военными организациями, но для применения оружия

с целью подчинения народа внутри страны

нужно, чтобы Совет республики сказал, что он этого хочет.

Это неожиданное обращение было направлено к правому большинству. Слева были уверены, что это ловушка и провокация в их стиле, и потому кричали: «Правильно!» Между тем этой туманной фразой министр, не теряя доверия левых, в сущности ставил перед правыми свою кандидатуру на пост военного диктатора и наследника Корнилова. Чтобы не было недоразумения, он еще вернулся к этой теме в конце речи: «Я твердо и определенно поставлю Совету республики: угодно ли ему, чтобы в стране продолжались погромы, пьяные бесчинства, выступления и т. д.? Или ему угодно, чтобы в тех случаях, когда выступает анархическая толпа, к этой толпе применялось оружие?.. Восстановить порядок пытался и Корнилов своей властью. Попытка Корнилова сорвалась и не могла не сорваться. Но оставить анархию, перед которой мы стоим, так, как она есть, есть преступление перед государством, перед целой страной. Поэтому пускай представители всего русского народа скажут, что они считают нужным водворить порядок для спасения родины».